Аннотация результатов, полученных в 2017 году
Проект направлен на реконструкцию процесса пространственной социализации России в историко-культурном пространстве Европейской части Российской Арктики. Главной задачей при реализации первого этапа исследования 2017 (июль) – 2018 (июнь) был комплексный междисциплинарный анализ социальных практик населения и управленческо-идеологического инструментария власти влиявших на формирование пространственных образов политических и этнокультурных границ Европейской части Российской Арктики в хронологических рамках XIII-XX вв. В рамках разработки теоретических основ исследования, концептуально был переосмыслен феномен «границы/пограничья», что позволило определиться с общими подходами к анализу поставленных задач и сформулировать концепцию реализуемого исследования, включавшего реконструкцию пространственных измерений российско-финско-норвежского пограничья (далее – северного фронтира), определение их взаимосвязи с характером межгосударственных отношений и государственной идеологией. Реконструкция измерений включала изучение их пространственной социализации – совокупности социальных практик локально-региональных акторов (экономических, политических и культурных взаимодействий) формирующих пространственные измерения территории, ее границ и образов. С целью формирования источниковой базы исследования была проведена работа по выявлению и анализу архивных документов. В ходе работы было выявлено и привлечено к исследованию 101 дело из 24 фондов 4 российских и 1 зарубежного архивов (Государственный Архив Архангельской области, Российский государственный исторический архив, Российский государственный военно-исторический архив, Государственный архив Мурманской области, Государственный архиве г. Тромсе, Норвегия). Сформированная источниковая база исследования позволила определить управленческо-идеологический инструментарий локальной и региональной власти Российской империи и Швеции-Норвегии, а так же характеристики территориальных управленческих стратегий локальной и региональной власти обеих стран влиявших на формирование пространственных образов политических и этнокультурных границ в хронологических рамках XIII-XX вв. В процессе реализации проекта была создана пополняемая электронная источниковая база данных «Границы и Фронтиры Российской Арктики» (https://narfu.ru/science/structure/arctic_centre_for_strategic_studies/granitsy-i-frontiry/) Комплекс российских и норвежских региональных источников относящихся к периоду XIII-XIX вв. позволил определить, что локальное измерение российско-финско-норвежского пограничья (далее – северного фронтира), население (норвежские саами и колонисты, поморы и русские саамы – скольты) и власти периферии (администрация Финнмарка и кольского уезда Архангельской губернии) играли ключевую роль в формировании «гибких границ» северного фронтира, в том числе не последнюю роль в процессе выстраивания пограничной политики региональной и центральной власти. Сопоставление российских и норвежских источников свидетельствует о том, с 1708 по 1809 гг. российско-финско-норвежское пограничье характеризуется постепенной фрагментацией социально-экономического измерения северного фронтира на две зоны – норвежскую и русскую – и, как следствие, изменением его этнокультурного ландшафта от территории с гомогенным к территории с гетерогенным этническим населением, что вело к дальнейшему формированию гибких границ Норвегии и России на пространстве северного фронтира и постановки в повестке двухсторонних отношений вопроса о делимитации фронтира. В период с 1816 по 1824 гг. в ходе подготовки делимитационных проектов в России и Швеции-Норвегии, происходило осмысление гибких границ. Позиция региональных властей России была направлена на защиту интересов коренного населения – скольтов путем признания западных границ погостов скольтов государственной границей Российский империи и последующей установкой административных барьеров для трансграничных промыслов подданных Швеции-Норвегии. В Швеции-Норвегии отличие Финнмарка от Христиании в восприятии северного фронтира заключалось в том, что с позиции жителей пограничья часть спорных владений воспринимались экономически и исторически неоспоримой норвежской территорией. Власти Финнмарка целью переговоров считали не приобретение новых земель, а юридическое закрепление уже сложившихся экономических границ внутреннего суверенитета Швеции-Норвегии. По итогам разграничения (1825-1826 гг.) Россия уступила в пользу Швеции-Норвегии часть спорного пространства (Нявдемский и часть Печенгского погоста), поэтому установленная граница существенно изменила роль пограничья в российско-шведско-норвежских отношениях. С приобретением новых территорий Швеция-Норвегия стала еще более настороженно относиться к русскому соседу. Нежданно выгодный для Норвегии результат разграничения сформировал условия для культивации идей о русской угрозе, популярных в Швеции – Норвегии со второй трети XIX в. В России договор расколол позиции архангельской губернии и центральной власти. Общественность и власти архангельской губернии воспринимала договор 1826 г. результатом тайной конспирации Норвегии, имевшей виды на русские земли, утраченные из-за попустительства и предательства отдельных русских чиновников. Таким образом, договор 1826 г. стал поводом для появления и распространения на Русском Севере второй половины XIX в. идеи о норвежской угрозе, а также «реваншизме» заключавшемся в стремлении вернуть утраченные земли или попытаться расширить промысловые права скольтов на территориях переданных в пользу Норвегии. Период с 1826 по 1855 гг. характеризуется формированием несоответствия «гибких» и «жестких» границ в региональном пространстве Европейского Севера России. Среди русских саамов, кольских и губернских властей сформировался образ справедливой «старой границы» и несправедливой «новой границы». Несоответствие «гибких» и «жестких» границ подталкивали периферию и регион к желанию пересмотра границы 1826 года и изменению пограничного режима, сокращению сервитутов, наложенных VII статьей конвенции 1826 г. на Россию и усиление сервитутов, наложенных на Норвегию. Во второй половине XIX в. в Швеции-Норвегии включение этнического фактора в инструментарий конструирования политического пространств государственной территории привело к изменению представления о гибких границах, которые перестали совпадать с конфигурацией жестких границ. На практике это выражалось в восприятии властями Финнмарка промыслов русских саамов как признаков расширения этнокультурного пространства России в Норвегии, что формировало кажущуюся чиновникам угрозу потенциальной будущей потери данной территории для страны. Поэтому региональное чиновничество Финнмарка своей первоочередной задачей считало ликвидацию сервитутов наложенных конвенцией 1826 года. В начале XX в. распространение национализма в России вслед за Норвегией также привело к переоценке роли этнического фактора в конструировании национального пространства. Доминирование в этнокультурном ландшафте Западного Мурмана норвежских и финских колонистов пугало власти и общественность архангельской губернии, формировался образ угрозы скорой потери национальной территории. Православные скольты стали олицетворением российского присутствия на российско-финско-норвежском пограничье - «русским форпостом». Переосмысление «гибких» границ России на Крайнем Севере нашли выражение в попытках архангельских губернаторов реанимировать вопрос о пересмотре границы 1826 г. в конце XIX - начале XX в. Дальнейшая реконструкция процесса пространственной социализации России в историко-культурном пространстве Европейской части Российской Арктики, требует определение характера и оценку территориальных стратегий центральной государственной власти России-Финляндии, Швеции-Норвегии в процессе выстраивания пограничной политики в хронологических рамках XIII-XX вв. Именно на решение этих задач направлено продолжение данного проекта. Научные результаты первого этапа реализации проекта представлены в виде: - двух публикаций в журналах, входящих в международные базы Scopus и Web of Science, в том числе две публикации в журналах Q1 базы данных Scopus; - 4-х публикаций в журналах и сборниках статей, индексируемых в РИНЦ, и трех - входящих в перечень рекомендуемых ВАК; - доклада на «круглом столе» всероссийского уровня; - докладов на 4-х научных конференциях, в том числе 2-х международных; - 3-х публичных лекциях российского и международного уровней.

Аннотация результатов, полученных в 2018 году
Главная задача второго этапа исследования (2018 июль – 2019 май) включала реконструкцию процесса пространственной социализации России в историко-культурном пространстве Европейской части Российской Арктики, включающая процесс формирования «гибких» (символических) и «жестких» (физико-политических) границ России в Арктике. С целью формирования источниковой базы исследования проведена работа по выявлению и анализу архивных документов. Выявлено и привлечено к исследованию 63 дела из 15 фондов одного российского и трех зарубежных архивов (Архив внешней политики Российской Империи, Национальный архив Финляндии г. Хельсинки, Национальный архив Норвегии г. Осло, Национальный архив Швеции г. Стокгольм). Анализ комплекса источников из фондов российских и скандинавских архивов позволил определить характеристики пространственных образов пограничья «гибких» границ у центральных властей России и Дании ‒ Норвегии / Швеции ‒ Норвегии, оценить территориальные стратегии центральной власти в процессе выстраивания пограничной политики в хронологических рамках XVIII ‒ начала XX вв. В процессе реализации проекта продолжена работа по дополнению электронной источниковой базы данных «Границы и Фронтиры Российской Арктики» текстовыми и картографическими архивными материалами (https://narfu.ru/science/structure/arctic_centre_for_strategic_studies/granitsy-i-frontiry/). Комплекс российских и скандинавских источников из центральных архивов, относящихся к XVIII‒XIX вв., позволил определить, что в период с 1708 по 1809 гг. наблюдалось формирование территориальных притязаний России и Дании ‒ Норвегии на пространство северного фронтира, что нашло отражение в российских и норвежских картах XVIII – начала XIX вв., документах разграничительных и землемерных экспедиций и в ходе дипломатических переговоров между Данией – Норвегией и Россией 80-х, 90-х гг. XVIII в. В Дании – Норвегии образ пограничья носил очертания политического и экономического фронтира, ценного для развития Финнмарка. В Норвегии превалирование морских форм хозяйствования в экономической системе и скудность собственных природных ресурсов обусловили более рациональную оценку ресурсов фронтира, восприятие его как зоны перспективного роста, что нашло отражение в оценках спорных территорий в отчетах правительственных комиссий, а также в переписке между губернаторским корпусом Финнмарка с королевской канцелярией в Христиании. В Российской империи, наоборот, доминирование аграрного сектора в экономике, ресурсная самодостаточность страны способствовали восприятию северного фронтира как природного барьера, «северной пустыни», необходимой для существования в рамках политических пределов государства лишь в силу важности для коренных жителей пограничья. Асимметрия в восприятии пространства дополнялись гипертрофированным пониманием России у центральных властей Дании – Норвегии: поморские промыслы на побережье Восточного Финнмарка представляли потенциальную угрозу потери суверенной территории Королевства. Анализ дипломатических отношений России и Дании ‒ Норвегии / Швеции ‒ Норвегии на Крайнем Севере позволил определить, что в 1789, 1793, 1797, 1809 гг. Дания – Норвегия предпринимала дипломатические шаги для организации переговоров о делимитации северного фронтира, включавшие предложение России отказаться от прав на спорное пространство до рубежа у р. Печенги в обмен на отказ Королевства от территориальных притязаний на часть Кольского полуострова. По причине сложившейся внешнеполитической ситуации Россия формально отказалась от предложения делимитации границы. Ситуация кардинально изменилась в период с 1809 по 1814 гг., который характеризуется переформатированием геополитической обстановки в Северной Европе и созданием благоприятной внешнеполитической среды для постановки вопроса о разграничении фронтира. Вхождение Финляндии в 1809 г. в состав Российской Империи в качестве Великого княжества Финляндского привело к изменению границ на Крайнем Севере и формированию финско-норвежского участка общей российско-шведско / норвежской границы. Появление в 1814 г. Норвегии, ставшей равноправным партнером в унии со Швецией, позволило ускорить процесс постановки вопроса о разграничении фронтира. Реконструкция переговорной фазы процесса делимитации северного фронтира свидетельствует, что во время подготовительного этапа переговоров в 1823‒1825 гг. российские центральные власти продемонстрировали более гибкое отношение к фронтирному статусу «границы», чем регион. Санкт-Петербург был готов к возможности сохранения открытого статуса пограничья без его формальной делимитации, однако для него будущим ориентиром в выстраивании своей переговорной позиции служила внешняя политика, а именно стремление к сохранению «добрососедства» в отношении Швеции – Норвегии. Регион, наоборот, ориентировался на защиту хозяйственных интересов поморов и коренных жителей пограничья. В противовес России позиция Объединенного Королевства заключалась в принятии факта норвежских прав на территории трех погостов, получении российского признания общего статуса спорной территории и последующем приобретении новых территорий путем дипломатических переговоров. В переговорную фазу 1825–1826 гг. в рамках совместной делимитационной комиссии Галямина – Спорка 1825 г. был разработан проект разграничения, одобренный с рядом поправок обеими сторонами в мае 1826 г. При подготовке разграничительной комиссии император Александр I, желая найти золотую середину между интересами коренного населения и необходимостью сохранения альянса со Швецией – Норвегией, формулирует подполковнику В.Е. Галямину противоречивые инструкции: широкие полномочия в вопросе урегулирования природопользования без четкого делимитационного плана и в то же время необходимость уважения территориальных прав Норвегии при их бесспорности. Учитывая безусловную состоятельность норвежских территориальных притязаний по праву хозяйственной оккупации, такая формулировка предписаний лишала В.Е. Галямина каких-либо тактических преимуществ в предстоящих переговорах. Делимитационный проект Галямина – Спорка стал компромиссом многонациональной империи, гибко настроенной к фронтирным рубежам и интересам коренного населения, и национального государства, желавшего приобрести четкие, герметичные границы. В итоге предлагаемая комиссарами граница получила необычную для XIX века архитектуру, построенную на смешанных принципах естественной границы, хозяйственной оккупации и конфессиональности. Период с 1826 по 1855 гг. характеризуется формированием несоответствия «гибких» и «жестких» границ в региональном пространстве Европейского Севера России. В то же время российские центральные власти, придерживаясь политики добрососедства в отношении Швеции ‒ Норвегии, игнорировали ревизионистские инициативы властей Архангельской губернии о пересмотре итогов разграничения 1826 г. В Швеции ‒ Норвегии «гибкие» и «жесткие» границы органично совпадали, однако в 50-е гг. вопрос о промыслах русских саамов (так называемых «лопарских промыслах») стал приобретать политические черты: промыслы скольтов на территории Финнмарка воспринимались как инструмент экспансивной внешней политики Российской Империи в отношении Швеции – Норвегии. В Норвегии шел процесс изменения архитектуры «гибких» границ, которые считались угрозой «жестким» границам; происходила постепенная политизация проблемы лопарских промыслов. В период с 1855 по 1920 гг. включение этнического фактора в инструментарий конструирования политического пространства государственной территории привело к изменению представления о «гибких» границах, которые стали тяготить Норвегию. Во время переговоров по обсуждению прав семужьего лова скольтов (1896–1903 гг.) норвежская сторона, желая отказаться от лопарских сервитутов, попыталась прощупать возможности одностороннего выхода из протокола 1834 г. или максимального лимитирования промысловой деятельности русских саамов на территории Финнмарка. В России происходила символическая и политическая объективация «гибких» границ Крайнего Севера: на страницах региональной и центральной прессы широко обсуждались итоги разграничения 1826 г., осуждалась «новая граница», формировался образ норвежской угрозы Русскому Северу. Политическая объективация «гибких» границ и в то же время переоценка роли этнического пространства в процессе конструирования пограничья нашли выражение в попытках архангельских губернаторов реанимировать вопрос о пересмотре границы 1826 г., поддержанный вторым департаментом МИД России. Это нашло воплощение в идее территориального обмена в случае формирования выгодной внешнеполитической среды: российского отказа от прав на о. Медвежий и архипелаг Шпицберген и передаче Норвегией в пользу России территории от р. Ворема до р. Паз. Напряженная внешнеполитическая ситуация 1905–1907 гг., связанная с попытками России переформатировать геополитическую расстановку сил в западном секторе Арктики и устремлениями Великобритании и Германии привлечь независимую Норвегию в систему геополитического сдерживания России на Крайнем Севере, исключила возможность постановки вопроса о пересмотре итогов разграничения 1825–1826 гг. путем территориального обмена. Результаты исследования представлены в следующей научной продукции: - доклады на трех международных мероприятиях: двух научных конференциях и одном международном семинаре; - две публичные лекции международного уровня (в плане работ не были запланированы); - две публикации в журналах, входящих в международные базы Scopus (Q2) и Web of Science (планировалось не менее двух статей); - подготовлена к изданию рукопись монографии с результатами исследования; - две публикации в журналах, индексируемых в РИНЦ, в том числе входящих в перечень ВАК (планировалось не менее 2 публикаций в РИНЦ).