— Расскажите, пожалуйста, о новом мероприятии, которое объявил Российский научный фонд. Что это будет за конкурс?
— Мы запускаем новый конкурс Президентской программы исследовательских проектов, в рамках программы Фонд поддерживает исследования, которые проводят ведущие ученые, в том числе и молодые. Программа включает в себя четыре мероприятия. Три из них мы уже реализовывали, и даже не один раз. Это гранты постдокам, гранты молодежным научным группам и гранты на проекты лабораторий (последний конкурс мы проводили один раз). Четвертое мероприятие мы проводим впервые. Это конкурс проектов, основанных на научной инфраструктуре мирового уровня. Так как конкурс проходит в рамках Президентской программы, все проекты должны быть направлены на реализацию приоритетов, обозначенных в Стратегии научно-технологического развития России, утвержденной указом президента. Цель мероприятия — выработать механизмы повышения открытости такой инфраструктуры для ученых, организации ее эффективного использования и получения на базе этой инфраструктуры результатов мирового уровня.
Проекты, которые мы будем финансировать, формулируются и реализуются по привычным для наших грантозаявителей правилам. Когда ученые откроют конкурсную документацию, они увидят, что им все очень знакомо: это обычные проекты, стандартная процедура их экспертизы. Есть некий входной барьер, опять же привычный — квалификационный уровень для ученого, который возглавит группу. Ученые должны взять обязательства по публикации статей по результатам научного проекта. Но, поскольку проект четырехлетний, количество публикаций будет немного больше, чем для наших трехлетних проектов. В остальном же правила нового конкурса очень похожи на правила самого востребованного мероприятия, которое мы проводим, — конкурса отдельных научных групп.
— В чем же тогда особенность нового конкурса?
— Каждый проект должен опираться на объект научной инфраструктуры, расположенный на территории Российской Федерации. Наряду с качеством самого проекта и оценкой квалификации ученого, который подает заявку, экспертный совет будет смотреть, на каком инфраструктурном объекте базируется проект, и оценивать его уровень.
— Что относится к объектам научной инфраструктуры?
— Это центры коллективного пользования научным оборудованием и уникальные научные установки. Это целая отрасль — и в Министерстве образования и науки, и в ФАНО есть комиссии, которые занимаются научной инфраструктурой. Они выбирают лучшие объекты, финансируют их, закупают оборудование — например, какой-нибудь очень сложный дорогой микроскоп, который стоит три миллиона евро и который каждая лаборатория не может купить. Когда государство приобретает такой прибор, оно как бы говорит: «Работайте сами, но и другим ученым позвольте воспользоваться». Дорогое оборудование в принципе должно работать двадцать четыре часа в сутки, хорошо бы еще и семь дней в неделю.
— Должен ли сам объект что-то сделать для участия в конкурсе?
— Обязательное требование только одно: у этого центра коллективного пользования или уникальной научной установки должен быть сайт, изучив который, потенциальный пользователь должен понять, что именно предлагается центром или установкой (какой инструмент, какие у него технические, технологические, аналитические возможности) и на каких условиях. Должно быть указано, придется ли ученому за пользование оборудованием заплатить. Некоторые организации предлагают воспользоваться услугами бесплатно, например, просят включать своих сотрудников в список соавторов научных статей. Это тоже допустимый подход. Но ученый должен отчетливо понимать, что конкретно он может сделать на этом инструменте и на каких условиях. Мы должны быть убеждены, что исследователь прочитает условия и сможет их выполнить.
В состав конкурсных заявок будут входить письма, в которых объект инфраструктуры сообщает, что он понимает, что от него хочет ученый, и готов на этих условиях предоставить свое оборудование. В ряде случаев на объектах существуют свои конкурсные комиссии: объект уникальный, заявок на него много, и комиссии делят рабочее время между заинтересованными группами ученых, а какие-то заявки отклоняют совсем. В таком случае инфраструктурный объект должен согласиться предоставить оборудование ученым, которые выиграли грант, вне конкурса, поскольку их проект уже признал достойным экспертный совет нашего фонда. Владельцы объекта, научные организации, которым он принадлежит, должны подтвердить, что они это поняли и что они все это сделают.
— А что требуется от ученого, подающего заявку?
— Заявитель должен подтвердить, что он знает, какие возможности предоставляет объект, доказать, что он ему нужен и что он ознакомился с условиями предоставления услуг, и эти условия его устраивают.
Ключевой момент состоит в том, что для получения гранта нужно доказать, что использование именно этого объекта инфраструктуры для проекта критически важно. Это будет оценивать экспертный совет.
— То есть основной смысл конкурса в том, чтобы привлечь внимание ученых к подобным объектам и дать им возможность их использовать?
— Именно так. Обращаю внимание, что данный конкурс похож на улицу с двухсторонним движением. Выиграют пулы проектов, которые базируются на одном объекте инфраструктуры, числом не меньше пяти. В адрес одной организации из этого пула может идти не более трети от всей суммы денег. То есть если объект мой, и у меня есть два-три хороших проекта на конкурс, я должен еще позаботиться, чтобы кто-то подал еще пять-десять хороших заявок. Из них экспертный совет РНФ выберет победителей. Поэтому не будет такой ситуации, когда владелец объекта подал свои проекты и выиграл деньги. У него есть стимул самому поискать, кому еще из хороших ученых нужен этот объект.
— Откуда сами ученые могут узнать про инфраструктурные объекты?
Первоначальную информацию можно получить на сайте РИЭПП. Российский научно-исследовательский институт экономики, политики и права в научно-технической сфере ведет реестр, где можно посмотреть на инфраструктурные объекты в разных областях (химии, физики, биологии и так далее). Он регистрирует объекты, так или иначе связанные с федеральными деньгами (созданы на них или когда-то получали финансирование из государственного бюджета).
Отмечу, что никаких препятствий нет подать заявку на проект с использованием объекта, который не учтен в реестре РИЭППа. Так что ученый либо сам знает, что где-то есть хорошее оборудование, на котором ему хочется поработать, либо зайдет на этот сайт и посмотрит, что и в какой области есть. Получается, искать можно с двух сторон: и сами объекты будут искать ученых, и ученые будут искать объект. В качестве примера: объектами у медиков и биологов могут быть и виварии, и коллекции каких-то вирусов и бактерий, а у гуманитариев это могут быть архивы, музейные объекты. Никаких ограничений Фонд не делает — только здравый смысл.
— Вы говорите, что заявки совершенно обычные и форма их привычна для участников. Почему на конкурс заложено так много времени?
— Да, заявки у нас абсолютно стандартные. Некоторые вообще заполняют их за два часа (по схеме copy-paste), а за два дня это можно сделать точно. Обычно мы даем на подготовку заявки полтора-два месяца. Сейчас мы дадим около шести месяцев на то, чтобы ученые и объекты нашли друг друга и cмогли договориться.
Первые несколько месяцев уйдут на то, чтобы объекты — сами или по просьбе заинтересованных ученых — зарегистрировались в информационно-аналитической системе (ИАС) РНФ и заполнили простенькую форму: графы о составе оборудования, о его возможностях, адреса, электронную почту. Заявку на конкурс ученые смогут заполнить только тогда, когда объект уже зарегистрирован в нашей системе.
— А что делать, если ученому во время проекта нужно поработать на нескольких инфраструктурных объектах? Им нужно подавать заявку сразу на два объекта?
— Заявка должна базироваться только на одном объекте. Если требуется провести исследование и на другом объекте, мы этого не запрещаем, но в конкурсе это оцениваться не будет, в соответствующих взаимоотношениях Фонд участвовать не будет.
— Сколько примерно проектов-победителей планируется выбрать?
— Количество победителей на каждый объект будет не менее пяти и не более пятнадцати, поскольку мы даем до 60 миллионов рублей на пул проектов на базе одного инфраструктурного объекта. Каждый проект должен «весить» от четырех до шести миллионов в год. Если все проекты «попросят» по четыре миллиона, то можно будет выбрать пятнадцать победителей на один объект. Если «попросят» большие суммы, то количество проектов, соответственно, будет меньше. Если же на объект подано всего четыре заявки или наши эксперты не отобрали хотя бы пять, то эти пулы не состоятся. Поэтому владельцы объекта — организации — хосты — заинтересованы, чтобы к ним пришло как можно больше хороших проектов.
— А сколько примерно проектов всего будет поддержано?
— Мы планируем поддержать проекты на базе примерно десяти объектов инфраструктуры, по десять проектов на каждый объект. Получается, максимальная сумма, которая заложена под этот конкурс, — 600 миллионов.
— В этот раз будет особенно сложно выбирать: где-то может быть мало заявок, но очень хороших, где-то — много, но средних. Где-то заявка может быть просто идеальной, но на объект подадут мало, и ничего не выйдет.
— Да, и количество переменных для решения уравнения о победителях будет больше, система уравнений будет сложнее, и решать ее экспертному совету будет сложнее. Все будет зависеть от комбинации проекта и объекта. Но я верю, что такая работа нашему экспертному совету по силам. Что касается очень хороших проектов и случаев, когда не наберется пул из пяти, никто ведь не отменяет наш регулярный конкурс отдельных научных групп. Милости просим туда.
— Расскажите, пожалуйста, подробнее о процедуре экспертизы. Сколько проектов отсеивается на разных этапах?
— Сначала проекты оценивают эксперты фонда, в пуле у нас около шести тысяч человек, часть из них зарубежные. Экспертные заключения рассматривают профильные секции экспертного совета, но их вердикт не является решающим. Эксперты могут ошибаться, специально голосовать против кого-то или за кого-то, поэтому окончательное решение принимает экспертный совет фонда. Причем членов этого совета выбирают сами ученые. А если научное сообщество им доверяет, и мы доверяем.
На экспертный совет обычно выносится в три раза больше заявок, чем мы планируем поддержать. Совет, учитывая результаты экспертизы, индивидуально рассматривает каждую заявку, каждый раз подробно объясняя свое решение. Иногда приходится отказывать действительно хорошим проектам, что очень нелегко. Но это только по причине ограниченности наших ресурсов, когда очень хорошие проекты конкурируют с замечательными.
— Что можно посоветовать ученым, которые решат участвовать в конкурсе? От каких ошибок хотелось бы предостеречь?
— Заполняя заявку, внимательно ознакомьтесь с конкурсной документацией. Мы по каждому конкурсу не допускаем 1-2% проектов только потому, что люди не читают инструкции и совершают формальные ошибки. У нас на сайте выложен документ с разбором полетов, почему проекты не допускают до конкурса, там подробно расписаны наиболее частые случаи. Но каждый раз мы сталкиваемся с одним и тем же: у кого-то нет доверенности, кто-то не поставил подпись, кто-то не внес паспортные данные, как этого требует закон о персональных данных. Отсутствие какой-нибудь мелочи, но значимой мелочи с точки зрения законодательства, может загубить всю работу.
Второе, что я хотел бы сказать: уважаемые ученые, не тяните до последнего дня. Шесть месяцев — это очень много. Но мы видим статистику: даже когда проектам дают два месяца, большинство заполняет заявки в последние три дня. В этот раз такой сценарий может не пройти. Здесь более сложная конструкция: нужна не только твоя заявка, но и письма объекта инфраструктуры, который может находиться в другом городе. Поэтому используйте время с толком, не доводите все до последнего дня. Надо начинать об этом думать хотя бы через неделю после опубликования конкурсной документации. И предпринимать необходимые действия.
— Очень многие научные проекты ведут международные научные группы. Они могут получать софинансирование из разных источников. Как РНФ будет к этому относиться?
— Если открыть научные статьи наших грантополучателей, часто можно увидеть, что ссылаются и на грант нашего фонда, и на уважаемые зарубежные источники. У нас к этому вопросов нет. Комплексные проекты зачастую делают крупные составные коллективы, а результат публикуется в одной статье. Но мы должны знать, что именно сделано за наши деньги. По-моему, это логично. Как иначе эксперты РНФ будут оценивать отчеты?
Для данного конкурса софинансирование — это дополнительный плюсик, но оно скорее имеет индикативный характер и не является обязательным. Если другая организация заинтересовалась вашей тематикой, значит, знания, полученные во время проекта, будут востребованы и после его завершения. Полагаю, что на этапе продления финансирования — ведь проекты можно продлевать еще на три года на конкурсной основе — проекты, которые привлекли софинансирование, получат некоторое преимущество.
— А как контролируется, чтобы на одну и ту же статью расходов не были привлечены средства из нескольких разных источников?
— Мы работаем в презумпции доверия. Но иногда, вы правы, подобное бывает. И в таких случаях надо понимать, что мир очень тесен, информация легко циркулирует, и никто не знает, когда и где она выйдет на поверхность. Иногда мы действительно получаем информацию, что ровно на эту же работу получены деньги из другого источника. На этот случай в наших грантовых соглашениях есть условие: если мы обнаружим такое нарушение, мы просим вернуть все средства, включая уже потраченную часть, а научную группу вносим в черный список. Это потеря научной репутации. В развитых странах репутация — это самое дорогое, что есть у ученого. Недавно был похожий скандал (речь о скандале по поводу компании Theranos, — прим. Indicator.Ru) со стартапом, получившим значительные средства на новую методику анализов крови, а оказалось, что у них методика не работает. И тоже они все потеряли: и репутацию, и деньги. И у нас будет по той же схеме: теряете и деньги, и репутацию.
— Кстати, о проблемах. В науке все бывает очень непредсказуемо. Когда человек подает заявку, сложно оценить заранее свои будущие результаты. Например, ученые предложили исследовать некий материал, чтобы его где-то применить, а у материала в итоге не оказалось нужных свойств. Что будет с грантом?
— Отрицательный результат тоже результат. Мы понимаем, что такие риски есть. Если наши эксперты, анализируя отчет, скажут, что никто не мог этого предвидеть, то не страшно, что мы получим отрицательный результат — больше в эту научную «ветку» никто не пойдет. Ученый может ошибаться, и это нормально, если он заранее не знает, что встал на ошибочный путь. Иначе это уже лукавство.
— Что будет, если ученый не успевает сдать отчетность в срок?
— Такого, чтобы мы закрывали проект из-за опоздания отчетности, еще не было. Бывает, что эксперты посмотрели и поняли, что у проекта нет будущего. Иногда заявители сами не справляются с реализацией: поставили крупную задачу, но «не тянут». Поэтому мы пять-шесть проектов за год закрываем, но это очень немного. Гораздо больше выносим предупреждений — их бывает несколько десятков. Это как желтые карточки в футболе. Если люди, получив одну желтую карточку, проигнорировали этот сигнал и снова получили ее, то она превращается в красную — проект придется закрыть. Если проект закрыт из-за неудовлетворительного качества, его руководители три года не смогут к нам прийти. Да и через три года его заявки будут экспертировать под увеличительным стеклом. И наоборот, положительная история научной группы как положительная кредитная история в банке, тоже будет, вероятно, влиять на мнение экспертного совета.
