Но сначала представим самого руководителя. Ольга Николаевна исследовала ледники Кавказа, Урала, Тянь-Шаня, Алтая, Камчатки. Работала в Альпах и Андах, на Шпицбергене и в Антарктиде. Автор нескольких монографий и более сотни статей в топ-журналах, участник межправительственной группы экспертов по изменению климата. Награждена дипломом Web of Science как один из самых цитируемых русскоязычных авторов. А несколько лет назад О.Соломина неожиданно “задвинула” в дальний ящик все свои поисковые работы и стала администратором - возглавила Институт географии РАН.
- Как вы на это решились?
- Я согласилась на эту должность по причинам сугубо прозаическим. Срок работы Владимира Михайловича Котлякова, возглавлявшего институт 26 лет, вышел - пришлось искать ему замену. Сделать это оказалось далеко не просто. Как и в большинстве академических институтов, в ИГ практически нет докторов наук в возрасте от 45 до 50 с хвостиком. А “варяга” со стороны на директорском посту никому видеть не хотелось.
- И вы “закрыли амбразуру”?
- Да, в определенном смысле. Но конкурс все же был, и выбрали меня, хотя с перевесом всего в семь голосов. Да, за последние два с лишним года я не написала ни одной статьи, чего раньше со мной не случалось. И мое личное научное поле остается непаханным. Однако в новом своем качестве продолжаю расширять научный кругозор - и в этом есть свои плюсы. А через 2,5 года, когда кончится срок моего директорства, надеюсь вернуться в науку. Да и сейчас не ставлю крест на экспедициях.
- Случаев, когда во главе академического института, как, впрочем, и член-корреспондентом РАН, стала женщина, кажется, не так уж и много?
- Женщины в науке очень активны. И в географии тоже. Но до определенного предела, скажем, до степени доктора наук. Дальше их продвижение буксует, и, пожалуй, некоторая дискриминация женщин в системе академической науки действительно существует. Впрочем, на себе я этого не ощущаю.
- Были трудности, когда вы заняли пост?
- Трудности были и есть, но не с сотрудниками, а из-за избытка бюрократии и свалившихся на меня финансовых проблем: в этом я ничего не понимала, да и сейчас, признаться, не очень. Вначале было тревожно, но потом почти успокоилась: ничего, мол, “отсидим не хуже других”. Хочешь не хочешь, а принимать решения в этой сфере все равно приходится. Делаем ремонт - его в институте не было много лет - начали приобретать современное оборудование, финансово стимулировать сотрудников, публикующихся в рейтинговых журналах.
- Откуда деньги взялись, обязательно расскажете, но сначала, пожалуйста, - о юбилее института. Как так получилось, что 100 лет назад в разгар Гражданской войны новая власть решила организовать Институт географии?
- Мы считаем себя одним из наследников Комиссии по изучению естественных производительных сил (КЕПС), образованной при Академии наук еще в 1915 году во главе с В.Вернадским. Ее создали главным образом, чтобы помочь военной промышленности развернуть производство. КЕПС продолжала существовать и после революции и помимо геологии (то есть разработки недр) занималась плодородием почв, сохранением лесов и планом ГОЭЛРО. По ее представлению были созданы 14 научных институтов. Сначала мы были промышленно-географическим отделом КЕПС, а в 1930-м стали Геоморфологическим институтом. Затем его перевели из Ленинграда в Москву и переименовали в Институт физической географии АН СССР, а в 1936-м - в Институт географии АН СССР. Отмечать юбилей будем целый год и, как полагается серьезному институту, начали с крупной международной конференции “Практическая география и вызовы XXI века”.
Источник: Ольга Соломина
- И что это за вызовы?
- В каждой области географии они свои. Ведь под “шапкой” географии - целый “куст” самых разных наук: климатология и гидрология, биогеография и геоморфология, палеогеография и почвоведение, картография, дистанционное зондирование Земли, а также экономическая, социальная и политическая география. В нашем институте 13 отделов и лабораторий, они занимаются многими, но далеко не всеми областями современной географии. В общем наша наука - это все, что происходит в пространстве, все, что можно “закартировать”. Впрочем, процессы, которые разворачиваются во времени, мы тоже изучаем. Понятно, что области современной географии находятся на стыке с другими науками. Скажем, физическая география тесно связана с геохимией и геофизикой, а также геологией, биологией, экологией и др., а экономическая - с социологией, демографией, экономикой и т.п. А под вызовами XXI века подразумеваются прежде всего влияние человека на окружающую среду климат, ландшафт - и многие экологические проблемы.
- И на них можно заработать деньги?
- У нас очень хороший и сильный институт, и пока нам удается получать солидные по нашим меркам гранты. Нас буквально спасает РНФ. Самый большой грант - на 20 миллионов рублей - получили наши почвоведы. Он называется “География почв в экстремальных условиях среды в прошлом и настоящем: теория, методология и эмпирическое обеспечение”. Почвоведам необходимы современные приборы: например, рентген-флуоресцентный анализатор, оборудование для радиоуглеродного датирования и определения стабильных изотопов и др. И они их приобрели. Еще одно “доходное” направление - политическая и социальная география. Один из грантов РНФ по “общественной” географии - это “Российское пограничье: вызовы соседства”. Актуальность этого проекта определяется огромным разнообразием специфических социально-экономических, демографических и политико-географическими проблем, стоящих перед Россией, граничащей на суше с 16 государствами. А грант РНФ “География возвратной мобильности населения в сельско-городском континууме” требует изучения вопросов перемещения горожан на дачи, а также маятниковой миграции и географических закономерностей этих процессов. Несколько проектов РНФ, в том числе для молодых ученых, посвящены изучению палеоклимата. У нашей группы был трехлетний грант РНФ по дендрохронологии. Мы занимались поиском так называемых старовозрастных деревьев и по ширине и плотности годичных колец восстанавливали изменения климата прошлого. Это важно для понимания естественных и антропогенных причин современных изменений климата. Наши гляциологи сейчас бурят ледник на Эльбрусе. По данным радиолокации, мощность ледника достигает 250 метров. Это тоже поможет лучше понять причины климатических проблем.
- Но Эльбрус за 100 лет, наверное, изучен-переучен?
- Ничего подобного! Сегодня мы в состоянии получить информацию, которая была недоступна исследователям прошлого. В кернах льда определим изотопный и химический составы, концентрацию микрочастиц и несгоревшего углерода, и на этой основе будем реконструировать температуру воздуха, количество атмосферных осадков, источники загрязнения атмосферы, динамику вулканической активности и многое другое, чтобы лучше понять, как меняется циркуляция атмосферы, что на нее влияет. На фотографиях, которые прислали наши гляциологи, снег на Эльбрусе ярко-желтый. Современные методы позволяют установить истчник пыли. Скорее всего, она принесена из Северной Африки. Случалось ли это раньше? Как часто? Есть ли в керне вулканическая пыль? Когда было последнее извержение Эльбруса? Ответы на эти и другие вопросы помогут лучше понять причины многих природных процессов и явлений, оценить масштабы воздействия человека на природную среду.
- Что географы думают об изменении климата?
- Географы все разные и думают по-разному. По данным метеорологических наблюдений за последние 100-150 лет, зафиксировано повышение средней глобальной температуры примерно на 0,8 градуса. Как и большинство климатологов, считаю, что одна из главных причин - увеличение количества парниковых газов в атмосфере. Однако история эта не так проста, как многим кажется. Парниковые газы не только поступают в атмосферу в результате сжигания топлива, но и поглощаются растениями. Чтобы рассчитать глобальный баланс углерода в атмосфере, надо оценить приход и расход парниковых газов в разных экосистемах. Известно, например, что леса - поглотители углекислого газа, а сельскохозяйственные угодья - напротив - его источник, но количественные характеристики этого процесса известны плохо. Считается, например, что сведение лесов в XX-XXI вв. - второй после сжигания ископаемого топлива дополнительный источник парниковых газов. Непонятно, сколько выделяет и поглощает Мировой океан и как это отражается на климате. Другой пример. При сокращении площади морских льдов меняется отражательная способность океана, когда из белого он становится черным. Это существенно влияет на тепловой баланс и приводит к повышению температуры воды и воздуха и, в свою очередь, ведет к дальнейшему сокращению площади льда. Так возникает эффект положительной обратной связи. На глобальную климатическую систему влияют и внешние факторы, например, циклические колебания солнечной активности, астрономические параметры орбиты Земли и пр. Словом, система очень сложная, и мы еще далеки от полного понимания того, как она функционирует.
- Есть ли реакция на ваши исследования? Они востребованы?
- Чтобы оценить выводы и прогнозы, сделанные специалистами, надо иметь желание, воображение и какое-никакое образование. Как и большинство современных исследователей, пытаемся сделать доступными для общества и тех, кто принимают решения, добытые нами знания. Очень важным считаю распространение географического образования и “вглубь”, и “вширь”. Учебники, которые часто рецензируют наши сотрудники, разные: есть хорошие, есть и не очень. Для пропаганды географических знаний не хватает, на мой взгляд, грамотных научных журналистов. Ведь ученые редко могут просто и доступно рассказать о своих исследованиях. На Западе научный журналист прежде всего получает базовое образование в области науки и лишь потом берется про нее писать. У нас такое редко случается. Справедливости ради скажу, что в последнее время СМИ довольно часто обращаются к нам за информацией и комментариями. Кстати, на Эльбрус вместе с гляциологами отправилась фотокорреспондент одного французского издания.
- Абитуриенты охотно поступают на географический факультет?
- Насколько я знаю, не очень. В 1990-е молодых людей больше привлекали профессии экономиста или менеджера, потом госслужащего, а сейчас сотрудника всевозможных силовых структур. В науке же вообще и в географии в частности требуются не прагматики, а, скорее, энтузиасты и романтики. На них мы и держимся.
- Пять лет продолжается реформа РАН. Что ждете от нового министерства?
- Не ждем ничего особенно хорошего. Последние события завершают предпринятое пять лет назад отделение академии от ее же собственных институтов. Думаю, новое министерство будет тем же ФАНО только с еще более расширенными правами. И подчинение академических институтов министерству, видимо, приведет к усилению бюрократизации. Согласно прежней схеме, РАН должна была утверждать планы и контролировать научную деятельность институтов, а ФАНО - хозяйственную, а сейчас все будет сконцентрировано под одной “крышей”. И править бал будут чиновники. Еще хуже, если институты начнут объединять с университетами. Эта мысль высказывается давно: мол, надо брать пример с Запада, где вся наука якобы сосредоточена в университетах. Но разве везде!? Взять хотя бы немецкий Институт им. Макса Планка в Германии. Нечто подобное есть и во Франции, и в других странах. К тому же в университетах нас никто не ждет - все места заняты: профессора занимают несколько ставок, чтобы нормально жить. А положение фундаментальной науки, думаю, станет еще хуже.
- Как обстоят дела с вашими экспедициями?
- Несмотря на трудности, они все же продолжаются, и средства на них дают гранты РНФ. Недавно вместе с сотрудниками ездила в Рязань. В местном краеведческом музее хранятся два челна, на первый взгляд, одинаковые. Однако один датирован XVII веком, возраст другого - предположительно, 2500 лет, а сколько им на самом деле, мы и должны выяснить. Экспедицией, конечно, эту вылазку не назовешь, но все же... Более серьезный поход планируется на Соловки: снова займемся дендрохронологией, будем собирать выброшенные на берег деревяшки. А на Кавказе готовимся взять колонку озерных отложений. Цель та же - реконструкция изменений климата в прошлом.
- Но и Кавказ, и Соловки исхожены вдоль и поперек.
- Исхожены, но не изучены. Наберите в Google “Scholar Solovki paleoclimate” и увидите две работы: одна из них - наша. Опубликовано очень мало, еще меньше представлено в международных банках данных. Как это ни печально, множество знаний, добытых отечественными учеными, попросту утрачено. Увы, дилемма простая: то, что не вошло в мировой научный оборот, попросту теряется. Поэтому публиковаться нужно не только в отечественных академических изданиях, но и ведущих зарубежных. В нашем случае это, например, Quaternary Science Reviews, Climate of the Past, The Cryosphere. За каждым таким журналом стоит профессиональное международное сообщество, именно к нему в первую очередь мы и обращаемся, от него ждем критики и одобрения.
