Интервью с орнитологом Сергеем Симоновым: «Южные птицы стали переселяться на север»

Справка. Сергей Александрович Симонов ― кандидат биологических наук, орнитолог, преподаватель, старший научный сотрудник лаборатории зоологии Института биологии Карельского научного центра (КарНЦ) РАН, руководитель гранта РНФ «Унификация мониторинговых орнитофаунистических исследований в Карелии как средство наблюдения и контроля трендов численности и видового состава птиц».

― Верно ли, что большинство птиц Карелии — это перелетные виды?

― В нашем регионе можно встретить представителей более 300 видов птиц, значительную часть из которых действительно составляют перелетные. Они делятся на две группы ― дальние и ближние мигранты. К первым относятся те, кто совершает перелеты в трансконтинентальном масштабе, то есть птицы, летящие в Южную Африку и Азию. Ближние мигранты чаще всего проводят зиму в Европе и на северных побережьях Африки. Оценить пути миграции перелетных птиц ― довольно сложная задача, решаемая не просто на уровне региона, но на уровне всего мира. Такие исследования всегда охватывают большое количество регионов. Со своей стороны мы, Карельский научный центр РАН, занимаемся кольцеванием, что позволяет нам при повторных отловах четко проследить, где побывала птица и когда именно. Причем интерес для нас представляют как дальние, так и ближние мигранты. За сезон мы регистрируем более 150 видов птиц.
 

― О чем говорят данные этих ежегодных регистраций: птиц становится больше или меньше?

― Исследованию изменений в численности птиц как раз посвящен один из наших проектов, над которым мы сейчас работаем по гранту РНФ. Мы уже сделали предварительный анализ и сейчас готовим к публикации работы, в которых обобщили данные по двум видам куликов. На примере этих птиц некоторые модели предсказывают существенное сокращение численности. Так, например, уже в 2030–2040-х гг. на территории Карелии может полностью исчезнуть большой кроншнеп либо его численность сократится до минимальной.

Причин тому много (вид медленно размножается, на него негативно влияет сельское хозяйство и т.д.), они глобальные и не связаны только с Россией. По некоторым видам карельских птиц мы отмечаем сокращение в десятки раз, в то же время у некоторых других видов птиц практически нет никакого снижения численности и даже наблюдается рост. Все это очень сильно зависит от таксона, образа жизни птицы и множества других факторов. Мы видим, что сокращается численность крупных хищных птиц, а также тетеревиных ― и не только.

― А есть ли какие-то виды птиц, которым, наоборот, сейчас стало лучше жить? Для кого из пернатых Карелия ― самый благоприятный регион проживания?

― Сейчас мы наблюдаем так называемое объюжнение орнитофауны. Это справедливо не только для отдельных регионов, но для всего мира в целом. В Карелии этот тренд заметен особенно хорошо.

Виды южного происхождения, ранее не присутствовавшие в орнитофауне республики, проникают к нам и предпринимают попытки гнездования.

В коллекции КарНЦ РАН есть гнездо ремеза, которое мы нашли несколько лет назад в окрестностях Петрозаводска, недалеко от Шуи. Еще в 1980 гг. этот изначально южный вид начал проникать в Ленинградскую область и закрепился там, а теперь впервые прилетел и к нам. 

― Это как-то связано с изменением климата? Карелия теперь благоприятна для южных птиц, потому что здесь стало теплее?

― В последнее время дискуссии о потеплении климата не столь горячи, как раньше: практически все ученые уже признают, что потепление происходит. Перемещение птиц на север во многом связано с этим процессом. Помимо ремеза, в последнее время в Карелии все севернее стали замечать таких представителей врановых, как сойки. Эти птицы заняли экологическую нишу, ранее принадлежавшую другому виду из семейства врановых ― кукше. Сейчас в силу разных причин встретить кукш в Карелии можно крайне редко. Сойки и кукши похожи внешне и ведут практически одинаковый образ жизни.

Птенцы пеночки-веснички. Фото: В.М. Матанцева, С.А. Симонов, КарНЦ РАН

― Как происходит это переселение птиц с юга на север: часть популяции остается на месте, а часть улетает в поисках лучшей жизни?

― Да. По-научному это перемещение птиц называется дисперсией. Когда становятся доступными новые биотопы, птицы начинают распределяться и осваивать их. Такой процесс объюжнения наблюдается не только в широтном направлении, но и в высотном. Это становится большой проблемой для некоторых птиц, обитающих на определенной высоте. Представьте, что на горе высотой, например, 6 км обитает определенный вид птиц. Допустим, они живут на высоте 2–3 км в благоприятных для них условиях. Затем происходит какое-то изменение климата и эти комфортные условия смещаются кверху, но рано или поздно гора кончается ― и тогда этот вид птиц исчезает. Они же не могут улететь жить на небо, им нужно место обитания. Все эти процессы перемещения птиц вызывают большой интерес и требуют детального изучения.

― Можно ли назвать птиц индивидуалистами? Ведь за миллионы лет эволюции они так и не смогли развить столь же сложные социальные связи, как у млекопитающих.

― Не думаю. Птицы ― это очень сложная и разноплановая группа животных, что проявляется в их стратегии добывания пищи, в социальных взаимоотношениях, когнитивных способностях, в которых, кстати, многие из них очень преуспели. Есть, например, виды птиц, чьи когнитивные способности сопоставимы со способностями собак и других высокоорганизованных млекопитающих.

― И даже с детьми.

― Да, среди птиц есть свои гении. Не стоит называть всех индивидуалистами. Есть, например, колониальные птицы, которые живут бок о бок друг с другом. Это большинство морских птиц нашего Севера, образующих огромные колонии, так называемые птичьи базары.

― Но все же у них нет сложных социальных структур.

― Это действительно так. У птиц нет своего «царя», своих «наместников», «вассалов» и т.д. Но не забывайте, что и у приматов такое распределение ролей появились сравнительно недавно. Конструктивные основополагающие особенности в физиологии птиц, которых считают дожившими до наших дней динозаврами, сформировались очень давно, как минимум во время мелового периода, и они во многом превосходят млекопитающих.

― Сами динозавры, кстати, тоже ведь социальностью не отличались?

― Сложно сказать, ведь мы знаем о динозаврах крайне мало. Некоторые их виды описаны на основании буквально одной кости. Как в таком случае можно говорить об их поведении? Работа палеонтологов здесь очень важна. Для меня это великие люди, и их сложнейшие исследования представляют огромный интерес, в том числе для поиска ответов на вопросы, которые вы задаете.

В Музее прикладных экологических исследований КарНЦ РАН. Фото: Елена Либрик, «Научная Россия»

― Если бы динозавры, а затем и птицы продолжили доминировать на планете, то они бы рано или поздно пришли к социальности?

― Легко! Сегодня из всех млекопитающих, пожалуй, только приматы образуют многоуровневую социальную иерархию. Параллельно к этому пришли также муравьи, но у них все устроено совершенно по-другому. Говоря об успешности эволюции птиц и развитии разума, я бы скорее обращал внимание не на социальность, а на возможность манипулировать конечностями, что, собственно, могло быть одним из важнейших факторов эволюционного успеха наших предков. У птиц с этим есть большая проблема. Даже самые умные пернатые, умеющие использовать сложные составные орудия, недотягивают до уровня приматов хотя бы потому, что не могут сложить пальцы щепотью.

― Клюв тоже не решает эту проблему с манипуляциями?

― К сожалению, да.

― У них нет и прямохождения.

― А это, на мой взгляд, не самое главное. Наши предки могли бы быть и не прямоходящими. Важно то, что им удалось освободить руки для очень тонких манипуляций. В то время как почти у всех птиц основное количество пальцев редуцированы, а оставшиеся — настолько «кривые», что ими по большому счету ничего нельзя делать.

― Какие птицы из тех, что вы изучаете в КарНЦ РАН, имеют наиболее сложное поведение?

― Пожалуй, врановые, но мы не специализируемся на их поведении. Мы ведем наблюдения и регистрируем их количество в регионе. Что касается поведения, то в Москве в лаборатории физиологии и генетики МГУ есть прекрасный коллектив ученых, сделавших много интересных работ в этом направлении.

― А на чем сейчас сосредоточены ваши исследования?

― У нас есть еще один очень интересный проект, также поддержанный РНФ («Внутрипопуляционная конкуренция за пространство: 3D-территориальность певчих птиц в условиях ограниченных ресурсов»). Мы изучаем территориальность птиц: то, каким образом они используют пространство, делят территорию, насколько велика эти территория, насколько глубоки связи между соседними ареалами, как эти процессы влияют на потомство и другие вопросы.

Эти исследования особенно актуальны в тех случаях, когда самцов в птичьих популяциях становится очень много. В условиях, когда самец занят различными задачами вне дома и вынужден постоянно охранять территорию, к его самке легко может прийти любой другой самец и поучаствовать в размножении, при этом совершенно не заботясь о своем потомстве. Подобные исследования мы проводим на пеночках-весничках в северных ареалах их обитания, где нарастает скученность птиц и система взаимоотношений усложняется. Мы изучаем все эти процессы, визуализируя их в трехмерном пространстве, измеряем (буквально в кубических метрах) объем изоплетов, характеризующих территориальное пространство и участки перекрывания территории с территориями самцов-соседей, затем с помощью метода ПЦР анализируем семейную структуру.

Таким образом мы можем узнать, чьи птенцы живут в данной семье и настоящие ли их родители их мама и папа. Бывают случаи, когда не только отцы, но и матери птенцов на самом деле не их родители, например в случаях, когда птица лишилась своего гнезда: не успев отложить яйца дома, она подкидывает  их соседке. Птицы очень хорошо знают всех соседей, причем не только своего вида.

― Возвращаемся к вопросу о социальности.

― Да. Они прекрасно знают, кто и где живет. Приведу пример из практики. Пеночки-веснички, которых мы изучаем, — довольно скрытный вид. Они очень не любят, когда их тревожат. Их гнезда совершенно неразличимы на фоне субстрата. В поисках гнезд пеночек-весничек мы проводим очень много времени в их среде обитания, пытаясь застать птицу за посещением своего гнезда, так как найти его самим крайне трудно. Так вот, иногда самки сдают своих соседей других видов: зябликов и зарянок! Они специально показывают нам эти гнезда, только для того чтобы их самих оставили в покое. Я думаю, в каждой популяции есть свои эйнштейны, и такие хитрецы — тоже не редкость.

Гнездо пеночки-веснички. Фото: М.В. Матанцева, С.А. Симонов, КарНЦ РАН

― А много ли среди птиц по-настоящему моногамных видов?

― По-разному. Есть виды с факультативной моногамией, а есть и облигатные моногамы, создающие пары на всю жизнь. У подавляющего большинства видов птиц смена партнера возможна.

Некоторые, как, например, мелкие воробьиные, создают пары только на сезон размножения. А бывает, что и не на сезон, а на одну попытку размножения. Такое случается, если гнездо по каким-то причинам оказалось разорено и самка уходит прочь. Тогда самец может попытаться привлечь вторую самку для оплодотворения, но уже на другой территории. Как правило, если гнездо разорено, и самец, и самка стараются уйти с этого места, потому что оно становится опасным и туда могут наведаться другие птицы.

― Что больше всего удивляет вас в птицах, что, на ваш взгляд, делает их непохожими на других животных, в том числе на млекопитающих?

― Первое, что всегда бросается в глаза, ― это полет. То, как они маневрируют, тонко управляют потоками воздуха, обрабатывают информацию в полете, невероятно!

― А как же летучие мыши?

― У летучих мышей полет совершенно другой, он гораздо примитивнее, чем у птиц. Для них невозможны многие вещи, которые для птиц совершенно естественны. Это касается многих физиологических особенностей, в том числе такой глубокой адаптационной особенности, как двойное дыхание. Это впервые появилось у рептилий и затем перешло к птицам, но этого нет и никогда не будет у млекопитающих.

Наша система дыхания гораздо менее эффективна, чем у птиц. Кстати, это касается многих систем организма, не только дыхания. А еще птицы обладают облегченной конструкцией тела, которая помогает им летать. И это тоже недоступно млекопитающим.

Пожалуй, больше всего меня восхищает маневренность птиц: они способны совершить сложный маневр и развернуться ― и все это происходит так легко. Современные истребители тоже могут это делать, но для этого пилотам приходиться тренироваться в течение нескольких лет! А для птиц все это совершенно естественно. Нельзя сказать, что они умеют делать это от рождения. Способность маневрировать в полете птицы осваивают примерно так же, как дети ходьбу.

― Известно, что у человека очень мало врожденных форм поведения. А что насчет птиц?

― Многие формы поведения у птиц действительно передаются генетически, и это особенно хорошо заметно в многочисленных экспериментах по исследованию поведения. Подробнее о них можно почитать, например, в книге орнитолога Дженнифер Акерман «Эти гениальные птицы». Сейчас принято считать, что строительное поведение и навигационные способности у них врожденные, хотя некоторый элемент обучения все же присутствует, но он выглядит не так, как у людей. Даже несмотря на то что у птиц есть много врожденных форм поведения, это ничуть не умаляет уникальности этих животных, а их навигация и полет поистине удивительны.