Новости

20 июня, 2016 17:43

Оживающая наука: о перспективах отечественных исследований

Источник: Пресс-служба РНФ

Российский научный фонд (РНФ) создан в ноябре 2013 года по инициативе президента Российской Федерации. Целью работы новому фонду определили поддержку научных исследований, развитие коллективов ученых, чьи работы позволяют надеяться на прорывы мирового значения. К моменту создания фонда уже существовали и другие аналогичные организации, и многим в научных кругах показалось, что они будут топтаться на одной полянке, отдавливая друг другу ноги. «Довольно часто говорят, нет ли здесь дублирования. У каждого определились свои ниши. Гранты Российского фонда фундаментальных исследований после слияния с Российским гуманитарным научным фондом в большей мере ориентированы на «выращивание« ученых, поддержку новых научных коллективов. А РНФ, в соответствии с законом, обязан поддерживать именно исследования мирового уровня. Но откуда им взяться, если не поддерживать молодые научные коллективы? Вот другие фонды и занимаются посевом, а мы оцениваем появляющиеся исследования и самые сильные финансируем», – говорит заместитель генерального директора РНФ Юрий Симачев.

– Как вы оцениваете современное состояние российской фундаментальной и прикладной науки?

– В целом российская наука, конечно, не в том состоянии, в каком должна пребывать в такой большой стране, как Российская Федерация. Я бы отметил очень существенную неоднородность и на уровне организаций и коллективов, и по областям знаний. В определенных областях знаний существует хорошее наследство, доставшееся нам от прошлых времен, например, в химии, физике, материаловедении, механике. Здесь мы обладаем достаточно прочными позициями. Но есть направления, в которых отстаем, а в ряде случаев даже утратили восприимчивость к передовым знаниям.

Симачев: Следует ускоренно развивать компетенции в области наук о жизни, которые являются сегодня мейнстримом, главным направлением.

У нас наука всегда была подчинена задачам оборонки и промышленного сектора и в меньшей степени занималась вопросами, связанными с качеством жизни, – медициной, социальными науками, окружающей средой. Если посмотреть структуру публикаций в научных журналах, то, по данным Высшей школы экономики, в 2010–2014 годах доля медицинских наук в мире составляла 23%, а у нас – только 7%, то есть в три раза меньше. При этом доля публикаций по естественным наукам у нас 60%, а всех других стран мира – 44%. Как видите, у нас интересы смещены в пользу естественных наук. Это не означает, что надо меньше заниматься ими, но следует ускоренно развивать компетенции в области наук о жизни – медицине, нейрологии, биологии, которые являются сегодня мейнстримом, главным направлением.

Но перемены происходят и у нас. Так, количество российских научных компетенций в 2014 году в сравнении с 2010-м выросло. Видно, что за последние годы улучшилась ситуация с компьютерными, сельскохозяйственными, медицинскими и социальными науками. Но все эти изменения заметны с позиции «низкого старта»: если раньше по этим наукам публикации и 1% не составляли, то сейчас – 2–4%. То есть эти сферы знания развиваются, внимание к ним привлечено, но все равно они еще не стали значимой частью российского исследовательского сектора.

Между тем по ряду направлений мы можем обеспечить прорывы. Приведу наблюдение из опыта деятельности РНФ: если фонды и государство формируют достаточно интересную повестку для ученых, обеспечивают им эффективный инструментарий для работы, то мобильность ученых и их способность сформировать эффективные исследовательские коллективы оказывается очень высокой.

Мы наблюдали, что полтора года назад представлявшиеся на конкурс проекты по некоторым областям были довольно слабенькими и неинтересными. После того как мы сформулировали проблемно ориентированные приоритеты в таких сферах, как нейронауки, регенеративная медицина, робототехника, квантовые коммуникации, некоторые направления в сельском хозяйстве, получили заметное повышение качества предложений. Научное сообщество отреагировало на новую повестку, поверило в нее, и в рамках того инструментария, который может предложить Российский научный фонд, возникла реальная конкуренция за получение соответствующих ресурсов. Я не ожидал, что такие динамичные изменения возможны.

Но все равно нельзя сказать, что тренд устойчивый и в большинстве случаев позитивный. Чудес не бывает. На все требуется время и целенаправленные усилия, рост и устойчивость расходов на исследования. Для научного сообщества очень важно, чтобы обязательства со стороны тех, кто взялся поддержать исследовательские группы, в частности со стороны РНФ, сохранялись. Понимание, что победа в конкурсе на грант гарантирует финансирование на ближайшие 3–5 лет, совершенно меняет отношение к работе со стороны ученых.

– Россия многие годы создает систему поддержки науки. Как она выглядит сегодня?

– Надо смотреть на результаты этого процесса. С моей точки зрения, создание системы еще не завершено. Ведь система – это когда возникает понимание, какой объем ресурсов государство должно тратить на фундаментальные и поисковые исследования; когда в кризисные периоды не допускается фронтальное сокращение расходов, потому что существует четкое понимание, какие расходы нельзя сокращать ни в коем случае. Чтобы не нарушить преемственность знаний, не повредить тонкую ткань позитивных изменений, ожиданий и взаимного доверия. Пока у меня нет ощущения, что такое стратегическое видение у нас в системе государственного управления в полной мере сложилось, а без него система невозможна.

Что касается инструментария по поддержке науки, то он действительно улучшается: развиваются фонды, которые, и это признано всеми, обеспечивают наибольшую результативность в поддержке фундаментальных и поисковых исследований, в открытии принципиально новых направлений
развития науки.

Важно обладать уникальными знаниями

– Каковы наиболее перспективные направления научных исследований в России?

– Для России крайне важно быть в клубе ведущих стран, которые обладают уникальными компетенциями по тем или иным направлениям. Понятно, что нельзя обладать уникальными компетенциями во всех сферах знаний, но для крупной державы принципиально важно быть их носителем в нескольких областях.

– Финансирование науки в России, тем более фундаментальной, ведется из госбюджета. Есть ли частные инвестиции?

– Фундаментальные исследования везде финансируются государством. У нас расходы государства на науку по доле в ВВП сопоставимы с другими странами. Несопоставима их структура – соотношение частных и государственных инвестиций. За рубежом в среднем 30% расходов на исследования и разработки обеспечивает государство, остальное – из негосударственных источников. У нас же доля государства – под 70%. Это связано со шлейфом проблем в области инноваций, недостаточными мотивациями компаний к инновациям, факторами, за счет которых компании обеспечивают свою конкурентоспособность, с доступностью долгосрочных капиталов. Однако ситуация меняется – интерес компаний к исследованиям растет.

В научных проектах сегодня стало участвовать гораздо больше молодежи
(Чтобы увеличить, кликните на фото)

Спрос на инновации, технологии и знания формируется не только государством и компаниями. Важную роль должен играть также спрос со стороны общества, заинтересованного в сохранении здоровья людей, обеспечении эффективных медицинских решений, качества жизни, социальной гармонии. Задача очень серьезная и непростая – выявить и сформулировать этот спрос в виде научной повестки. Желающих заявить, что они видят потребности людей и знают, куда следует двигаться, много, но потом оказывается, что они ошибались и требуемого результата исследований не получено.

Совместными усилиями фондов можно проводить эффективную селекцию и поддерживать лучшие научные команды, способствовать их росту. Крупные компании стали задумываться о более эффективной программе НИОКР. Что же касается фундаментальных исследований, то в этой сфере скорее речь может идти о благотворительности. Она есть в тех или иных масштабах, но пока незначительна.

– Удалось ли преодолеть старую нашу проблему – неумение реализовать результаты научных изысканий в продукте?

– Эта проблема сохраняется, особенно в тех секторах, где наука в предыдущие годы недостаточно финансировалась и отстала, например в сельском хозяйстве. А сектор этот огромен в плане вклада в экономику и обеспечения качества жизни населения. То же самое можно сказать об общественном секторе экономики, связанном с дорогами, транспортом, медициной.

Институты развития способны обеспечить инновационный лифт, но пока финансовые, организационные инструменты, которые бы увязывали развитие и деятельность научных и технологических команд, еще недостаточно развиты.

Сегодня традиционный линейный принцип организации финансирования науки – сначала фундаментальное исследование, а потом прикладное – уже устарел и не работает эффективно. Бывает, что в рамках стартапа возникает спрос на фундаментальные исследования.

Для некоторых направлений характерен высокий трансляционный потенциал – исследования на ранней стадии могут достаточно быстро привести к коммерциализируемым результатам. В медицине, например, нередки случаи, когда уже на стадии фундаментальных исследований возникает видение практического применения и совершенно не нужно ждать начала цикла прикладных исследований.

Чтобы система материализации идеи заработала, нужно, чтобы начала действовать связка между наукой и бизнесом, чтобы предприниматели знали, кто и какими компетенциями обладает.

Важнее всего – конкурентоспособность

– Насколько достаточны суммы грантов, предоставляемых фондом?

– Мы встречались с учеными, руководителями институтов, университетов, где работают поддерживаемые нами коллективы. Могу сказать, что по состоянию на год-полтора назад все говорили, что суммы адекватны. Размер грантов в РНФ – от 4 до 6 млн рублей в год на исследовательскую группу. Грант выдается на три года с возможность продления еще на два.

В прошлом году программы фонда охватили примерно 14 000 ученых. Из них большинство в возрасте до 39 лет. Самому молодому руководителю научной группы, получившему грант, – 27 лет. Сейчас действует ограничение по количеству участников – не более 10 человек. При большем количестве гранты окажутся недостаточными.

 

За рубежом в среднем 30% расходов на исследования обеспечивает государство, остальное из негосударственных источников. У нас же доля государства — под 70%

 

Сегодня ситуация поменялась, и прежде всего по оборудованию, научному и лабораторному, особенно если оно зарубежное, а также по расходным материалам – все подорожало. В связи с этим суммы грантов, очевидно, следовало бы повысить.

Но по некоторым видам медицинского оборудования, которое раньше закупалось за рубежом, возникают российские производства, и неплохие. Конечно, речь не идет обо всей требующейся номенклатуре, но нам и не надо стремиться всю ее замещать, потому что в данном случае принципиально качество. Если оно низкое, то тем самым ограничивается и качество исследований.

– То есть идея правительства с импортозамещением работает?

– Я убежден, что импортозамещение в экономике должно рассматриваться с точки зрения повышения конкурентоспособности. Да, существуют критические знания, которыми важно обладать либо иметь страновые альтернативы по заимствованию определенных компетенций. Таких направлений не слишком много.

Однако все сделать за счет собственной науки, выстроить эффективное «натуральное хозяйство» – невозможно. Мировая практика показывает, что для получения сильных результатов принципиально важным является международное сотрудничество, в противном случае можно опять отстать.

К международному сотрудничеству нужно подходить прагматично, исходя из интересов России. Не должно быть сотрудничества ради сотрудничества. И если мы объединяем свои компетенции и силы в каких-то новых рискованных и передовых направлениях, если вместе ищем ответы на общие вызовы в области качества жизни, то сотрудничество может оказаться исключительно полезным. Во многих странах именно за счет объединения усилий и получаются прорывные результаты.

– В постперестроечные годы сложилась устойчивая тенденция отъезда наших ученых за рубеж. Есть ли изменения? Наша наука становится привлекательнее для молодых и талантливых?

– На примере нашего фонда мне показалось, что в научных проектах сегодня стало участвовать гораздо больше молодежи. Может быть, в этом заслуга университетов, видимо, что-то поменялось в научно-исследовательских институтах, где сформировалась другая исследовательская среда, в том числе и благодаря поддерживаемым грантами проектам. Молодым особенно интересно работать в таких направлениях, как робототехника, нейронауки. Они чувствуют, что это нужно стране, видят прогресс в этих областях.

Оказывается, ученым нужна четкая исследовательская повестка. Мы ставим, я надеюсь, интересные задачи, способные принципиально изменить некоторые области деятельности человека, условия жизни, его возможности. Это сильно вдохновляет и мотивирует ученых на то, чтобы заниматься поставленными темами. Они чувствуют, что у нас в стране тоже что-то задвигалось. К сожалению, не везде заметна динамика и она не так устойчива, как хотелось бы, но перемены есть.

Еще один признак роста интереса к науке у нас: иностранные ученые, причем довольно высокого уровня, приходят в наши проекты. То есть им тоже интересно.

– Иностранцы работают в наших проектах?

– Да. Но и наши ученые, и зарубежные должны собраться в коллектив при той или иной организации на территории России. Причем нам неважно, будет ли это университет, или академический институт, или конструкторское бюро. Они должны собраться и образовать реальный научный коллектив.

– Каков сегодня в российской науке вес высших образовательных учреждений?

– Всего в России в 2014 году насчитывалось 3604 организации, связанные с наукой, из них: научно-исследовательских – 1689, конструкторских – 317, образовательных – 700. Последние делают попытки стать важным элементом исследовательской деятельности, но отечественную научную базу все же по-прежнему составляют академические институты. Дело в том, что у нас модель развития науки в большей мере была ориентирована на них и быстро увеличить значимость образовательных учреждений в этой сфере не получится.

О конфликте интересов

– Удается ли преодолеть старую систему, когда в вопросах финансирования проектов весомым преимуществом считалось кураторство со стороны маститого ученого? Другими словами, сохраняется ли и насколько велик риск возникновения конфликта интересов при выборе получателей грантов?

– В РНФ очень серьезное внимание уделяется процедурам экспертизы. На начальном этапе нашей деятельности экспертами в основном выступали представили РФФИ и РГНФ. Сегодня ситуация сильно изменилась. Мы привлекаем всех ученых, которые считают себя в силах и способными качественно оценивать работы коллег. Многие из откликнувшихся вошли в экспертный совет. В корпус экспертов влились также руководители или представители тех исследовательских групп, которые поддержал РНФ.

Значительная часть экспертов была исключена из дальнейшего взаимодействия. Причины разные. Например, если заявители проектов не согласны с результатами оценки, они могут написать о своих претензиях в фонд. Экспертный совет внимательно анализирует, как внешние эксперты оценивали заявку на грант, не было ли ангажированности. Если подозрения подтверждаются, то претензий к экспертам мы не предъявляем, но их услугами больше не пользуемся.

 

Чтобы система материализации идеи заработала, нужно, чтобы начала действовать связка между наукой и бизнесом

 

Важно также то, что у нас заработала иностранная экспертиза – это примерно 1000 человек.Таким образом, общая численность нашего экспертного корпуса превышает 4500 человек. И главное – процесс отбора экспертов не останавливается. РНФ постоянно предлагает лучшим представителям научного мира войти в наш экспертный корпус. Система оценки проектов-соискателей работает так: сначала три оценки делают российские эксперты, потом, если проект переходит на следующий уровень, еще два эксперта, чаще иностранные, смотрят проект, а после этого проект оценивает секция экспертного совета. При этом существуют очень жесткие требования: нельзя высказываться в пользу проекта, поступившего из того же института, где эксперт работает, или поддерживать соавтора публикации.
РНФ следит и за этим.

Кроме того, информация по всем поддержанным проектам – их аннотации, фамилии руководителей – представлена на сайте. Если кто-то из научного сообщества скажет, что РНФ поддержал слабый проект, то это серьезный сигнал. Но гораздо чаще ученые говорят о том, почему не поддержан еще один хороший проект. Так что пока мы сталкиваемся не с проблемой качественного отбора, который и так в РНФ очень жесток – побеждает примерно один проект из десяти, – а с проблемой недостаточности ресурсов для поддержки существующих, возможных в России исследовательских проектов мирового уровня.

– Чего за три года фонд достиг?

– В научном сообществе возникло некоторое доверие к нашему фонду, который с минимальными проволочками финансирует проекты, к системе экспертизы проектов и оценки достигнутых результатов. Для РНФ важен прежде всего содержательный результат работы ученых, а не формальный: если вместо десяти публикаций в реферируемых журналах представят девять, фонд не придирается. Главное, чтобы был интересный результат. Это тоже заметили.

РНФ предоставляет по проектам не дополнительные, а основные средства и за это спрашивает соответствующим образом. При этом нам не важна структура расходов. Единственно, за чем фонд следит строго, так это чтобы не возникало нерациональных накладных расходов, не было сверхвысоких зарплат у руководителей и низких у членов группы, чтобы все средства шли исключительно на проведение научных исследований.

Наконец, фонд, судя по реакции научного сообщества, формулирует важную новую повестку исследований, приоритеты. Фонд не занимается директивным определением приоритетов, а предлагает ученым сформулировать возможные научные проблемы, которые требуется решить для реагирования на существующие и перспективные вызовы.

Такой подход к приоритетам способствует формированию новых научных коллективов и новых точек роста, привлечению молодых ученых, запуску междисциплинарных научных проектов.

Теги
Интервью
29 февраля, 2024
Вулкан как фабрика тепла. Геофизики предлагают новые способы электрификации городов
Вулканы уже сыграли неожиданную роль в истории человечества. Можно упомянуть провал реформ Бориса Го...
12 февраля, 2024
Олег Астафьев: «Квантовая акустика появилась благодаря сверхпроводниковым искусственным атомам»
Квантовые технологии — наше фантастическое будущее? О том, заменит ли электроника, работающая с од...