Аннотация результатов, полученных в 2020 году
В 2020 году в рамках работы над проектом были (1) разработаны анкеты для проведения эмпирических исследований в трёх постсоветских странах (Кыргызстане, Эстонии и Армении) и запущен сбор данных среди групп этнического большинства и русского меньшинства; (2) был выполнен анализ социокультурного контекста и миграционных трендов в этих странах; (3) проведены эмпирические исследования (социально-психологический опрос в он-лайн и офф-лайн форматах) в данных трёх странах (N=1577 респондентов); (4) на основании теоретических изысканий и исследования в России разработана общая таксономия межгрупповых идеологий и реализовано исследование о взаимосвязи межгрупповых идеологий и социальных установок. Кратко остановимся на результатах проведенных эмпирических исследований. Во-первых, были проведены межпоколенные сравнения этнического большинства относительно выраженности социальных идентичностей, межкультурных установок и характеристик взаимной аккультурации, психологического благополучия. Так, для представителей двух поколений этнического большинства в Кыргызстане, Эстонии, Армении этническая идентичность является одинаково значимой. Логичным является тот факт, что цивилизационная (европейская, тюркская) идентичность имеет большее значение для молодого, постсоветсткого поколения, а религиозная, советская идентичности и идентификация с местом более значимы для представителей советского поколения. Выявлено интересное противоречие в установках представителей молодого поколения (постсоветского): с одной стороны, у них более высокая выраженность установок на толерантность, чем у представителей советского поколения, но при этом, они в большей степени, чем представители советского поколения, ожидают, что русские в их странах должны ассимилироваться. Представители старшего поколения имеют более интенсивные контакты с русскими, а также у них выше уровень самоуважения, чем у молодежи. Интересным является результат, свидетельствующий об одинаковом восприятии представителями обоих поколений в трех странах ситуации безопасности. Во-вторых, были проведены межпоколенные сравнения русского меньшинства относительно выраженности социальных идентичностей, межкультурных установок, характеристик взаимной аккультурации и психологического благополучия. Для представителей двух поколений русского этнического меньшинства в Кыргызстане, Эстонии, Армении гражданская идентичность является одинаково значимой. При этом у советского поколения русских, отмечается высокий уровень этнической, религиозной, советской идентичностей и идентичности с местом по сравнению с постсоветским поколением. Различия в выраженности этнической и религиозной идентичностей между поколениями русских могут быть связаны с тем, что происходит постепенное снижение значимости этно-дифференцирующих социальных идентичностей у представителей русских этнических меньшинств в данных странах. Высокий уровень советской идентичности у советского поколения и низкий - у постсоветского поколения русских, может говорить о смене поколений и социокультурных доминант в исследуемых странах. Принятие мультикультурной идеологии больше характерно для советского поколения русских, чем для постсоветского. Специфичными для каждой страны оказались ориентации постсоветского поколения русских. Так, например, для постсоветского поколения русских в Эстонии характерна ориентация на ассимиляцию или сепарацию в межкультурном взаимодействии. Тогда как для постсоветского поколения русских в Кыргызстане характерен высокий уровень этнической толерантности и воспринимаемой культурной безопасности. В-третьих, была проведена проверка трёх гипотез межкультурных отношений. С помощью структурного моделирования были выявлены модели межкультурных отношений в Эстонии и Кыргызстане, которые выявили серьезные проблемы в сфере межкультурных контактов русских и эстонцев, а также разнонаправленные аккультурационные установки и ожидания – у русских – на сепарацию, у представителей титульных этносов – на ассимиляцию русских. В-четвертых, были проведены внутрипоколенные сравнения у этнического большинства и русского меньшинства относительно выраженности социальных идентичностей, межкультурных установок и характеристик взаимной аккультурации, психологического благополучия. Межстрановые внутрипоколенные сравнения в Кыргызстане, Эстонии, Армении в отношении представителей этнического большинства, а также представителей русского меньшинства продемонстрировали соответствие между инклюзивностью контекста, ожиданиями и установками принимающего населения и идентичностями, стратегиями аккультурациями и психологическим благополучием русских в этих странах. При этом внутрипоколенные сравнения представителей этнического большинства и русского меньшинства показали, что во всех трех странах у русских менее выражена этническая идентичность, чем у этнического большинства: в Эстонии и Кыргызстане у обоих поколений, в Армении у старшего поколения. Советская идентичность у русских оказалась более значимой, чем у представителей этнического большинства: в Эстонии в обоих поколениях, в Кыргызстане у постсоветского поколения, в Армении - у советского поколения. Была также выявлена довольно интересная тенденция: при выраженных установках эстонцев на интеграцию и ассимиляцию русских русские Эстонии обоих поколений менее открыты к межкультурным контактам, чем это декларируют сами эстонцы; более склонны к сепарации, чем от них этого ожидают эстонцы, а их уровень психологического благополучия выше, чем у этнического большинства. В то же время в более способствующем сепарации киргизском контексте русские обоих поколений стремятся больше включаться в межкультурные контакты и являются более толерантными и нацеленными на интеграцию, а их уровень психологического благополучия ниже, чем у киргизов. Эти противоречивые данные требуют более углубленного исследования и анализа различий декларируемых и реальных установок и поведения этнического большинства и меньшинства. В-пятых, было проведено межпоколенное сравнение социального капитала русских и представителей этнического большинства в Эстонии, Кыргызстане и Армении. Анализ соединяющего (аутгруппового) и связывающего (ингруппового) социального капитала двух поколений русских и представителей этнического большинства в Эстонии и Киргизии, а также русских и армян Армении, приводит нас к заключению, что на постсоветском пространстве наблюдается тенденция к снижению «соединяющего» (bridging) социального капитала у представителей молодого поколения жителей рассмотренных постсоветских республик. А также, если судить по характеру неформальных дружеских связей, можно предположить недостаточно высокую интеграцию русского населения в социальные отношения в рассматриваемых республиках. В-шестых, была разработана теоретическая и эмпирическая основа для таксономии межгрупповых идеологий. В теоретическом плане, полученные результаты указывают, что при рассмотрении межкультурных отношений, необходима дифференциация межгрупповых установок сразу по нескольким осям, которые выходят за границы простого вопроса об отношении к культурному многообразию. Существенными здесь ещё являются вопросы о групповых позициях и безопасности. В практическом плане, артикулированная межгрупповая идеология, как и любая другая идеология в её функциональном (или мотивационном) аспекте, должна (1) обеспечивать солидарность, в позитивном ключе проясняя вопрос о групповых позициях на базе как социоэкономического, так и культурного статуса; (2) гарантировать безопасность, элиминируя межгрупповые угрозы; (3) предлагать определённость, формируя позитивную гражданскую идентичность, непротиворечивым образом интегрируя все остальные социальные идентичности. Обеспечение солидарности, гарантия безопасности и предложение определённости являются компонентами различных форм инклюзии этнокультурных групп в широкое общество. Всё вместе это предоставляет базу для общей таксономии межгрупповых идеологий на двух основаниях: (1) отношение к культурному многообразию (индикатор: приветствие различий) и (2) формы инклюзии этнокультурных групп в широкое общество (индикаторы: проявление нативизма, возможности для социальной интеракции, пути обеспечение единства общества). По итогам работы были подготовлены и поданы в журналы две статьи 1. Д.С. Григорьев (Dmitry Grigoryev) Взгляды на этнокультурное многообразие и авторитарные и этноцентрические установки русских Вестник РУДН. Серия: Психология и педагогика (2020 г.) РИНЦ (опубликована) 2.Berry J.W. Grigoriev D. Intercultural Relations and Adaptation of Racialized and Non-Racialized Groups in Canada. International Review of Social Psychology (2021). WoS, Scopus (на рассмотрении)

Аннотация результатов, полученных в 2021 году
В 2021 году научно-исследовательская работа в рамках данного проекта велась по семи направлениям. Рассмотрим кратко результаты, полученные по каждому из направлений. Первое направление научно-исследовательской работы касалось подготовки инструментария, сбора и анализа данных в Казахстане и Молдове, а также описания социокультурных контекстов данных стран, конечной целью которых являлся кросс-культурный анализ. По результатам общего кросс-культурного анализа выявленных межгрупповых и межпоколенных различий в Казахстане и Молдове, было показано наличие общих трендов в постсоветском развитии данных республик, обусловленных прежде всего сменой статусов этнических групп. В обеих странах все виды социальных идентичностей в большей мере выражены у респондентов титульных национальностей (казахов и русских), чем у представителей русского этнического меньшинства, кроме советской идентичности, которая сильнее выражена у русских. В обеих странах представители титульных этнических групп имеют более выраженные установки на ассимиляцию русских, чем сами русские готовы ассимилироваться. При этом русские в республиках имеют более выраженные установки на сепарацию и на поддержание мультикультурной идеологии. В Казахстане у русских ниже удовлетворенность жизнью, чем у казахов, а в Молдове у них ниже ощущение безопасности, по сравнению с молдаванами. Таким образом, очевидно, что русским стало менее комфортно жить в данных республиках в последние десятилетия. Кросс-культурный межпоколенный анализ показал происходящие процессы в динамике. Межпоколенное сравнение выраженности социальных идентичностей, показало, что значимость советской идентичности и установки на сепарацию русских выше у старшего поколения казахов и молдаван. Становится очевидным, что изменения в идентичностях и установках представителей титульных этносов идут постепенно, и старшее поколение казахов и молдаван разделяет с русскими советскую идентичность, и установки на сепарацию русских совпадают у старшего поколения молдаван и казахов с установками самих русских. Что касается самих русских, в Казахстане процессы изменения идентичностей и установок русских со сменой поколений не выражены, и представители старшего и младшего поколений значимо не различаются, кроме более выраженной советской идентичности у старшего поколения русских. В Молдове межпоколенные различия у русских более явные. Помимо советской идентичности, этническая идентичность и установки на интеграцию значимо более выражены у русских старшего поколения, в то время как русские младшего поколения более ориентированы на стратегию ассимиляции. Снижение значимости этнической идентичности и установки на ассимиляцию у молодых русских в Молдове говорят об идущем процессе размывания этнокультурной идентичности русских и наметившемся векторе на ассимиляцию русских в Молдове, что совпадает с процессами, идущими в молдавской этнической группе. Второе направление научно-исследовательской работы касалось анализа взаимосвязи мультикультурной идеологии, социальных идентичностей и проницаемости границ для русских на выборках этнического большинства и русского меньшинства в Кыргызстане, Эстонии и Армении. Были обнаружены межгрупповые и межстрановые различия во взаимосвязи мультикультурной идеологии, социальных идентичностей и проницаемости социальных границ для русских в группах этнического большинства и русского меньшинства в Кыргызстане, Эстонии и Армении. Поддержка мультикультурной идеологии оказалась не связана значимо с проницаемостью социальных границ для русских в группах этнического большинства трех стран. Однако были обнаружены значимые взаимосвязи поддержки мультикультурной идеологии с проницаемостью социальных границ для русских в группах русского этнического меньшинства: позитивная связь в Армении и негативная связь в Кыргызстане. Национальная идентичность и идентичность с местом позитивно связаны с проницаемостью социальных границ для русских в группах этнического большинства и русского меньшинства в трех странах. Этническая идентичность связана с проницаемостью социальных границ для русских позитивно в группах этнического большинства Армении и Кыргызстане; и негативно в группе русского этнического меньшинства Эстонии. Советская идентичность связана с проницаемостью социальных границ для русских позитивно в группе этнического большинства Кыргызстана; и связана негативно в группе этнического большинства Эстонии и в группе русского этнического меньшинства Кыргызстана. Тюркская идентичность позитивно связана с проницаемостью социальных границ для русских в группе этнического большинства Кыргызстана. Религиозная идентичность связана с проницаемостью социальных границ для русских позитивно в группах этнического большинства Армении и Кыргызстана; и негативно в группе этнического большинства Эстонии. Были обнаружены также отдельные условные (модерационные) эффекты поддержки мультикультурной идеологии и проницаемости социальных границ для русских. В Армении в группе этнического большинства поддержка мультикультурной идеологии позитивно связана с проницаемостью социальных границ для русских при условии относительно высокой выраженности советской идентичности. В Эстонии в группе этнического большинства поддержка мультикультурной идеологии негативно связана с проницаемостью социальных границ для русских при условиях относительно высокой выраженности этнической, национальной и европейской идентичностей, а также при относительно низкой выраженности советской идентичности. В Кыргызстане в группе русского меньшинства этническая и советская идентичности усиливают, а национальная идентичность и идентичность с местом ослабляют негативную связь поддержки мультикультурной идеологии с проницаемостью социальных границ для русских. Третье направление научно-исследовательской работы касалось анализа взаимосвязи воспринимаемой инклюзивности контекста, социальных идентичностей с межкультурными установками русских в Кыргызстане и Эстонии. Построение и анализ путевых моделей связи воспринимаемой инклюзивности контекста, идентичностей и аккультурационных стратегий русских, проживающих в Кыргызстане и Эстонии, позволили выявить универсальные и контекстно-специфические паттерны связей. Универсальными для обеих стран оказалась позитивная связь воспринимаемой инклюзивности контекста с гражданской идентичностью и стратегией интеграции, а также отрицательная связь со стратегией сепарации. Одной из контекстно- специфических связей оказалась отрицательная связь воспринимаемой инклюзивности контекста с этнической и религиозной идентичностями русских в Эстонии. Данная связь заставляет задуматься о том, может ли контекст восприниматься инклюзивным, если при этом культурные идентичности должны быть нивелированы? Кроме того, благодаря анализу связей социальных идентичностей со стратегиями аккультурации, удалось выявить инклюзивные и эксклюзивные для каждого контекста идентичности русских. Так, например, этническая, религиозная и европейская идентичности русских в Кыргызстане выступают эксклюзивными этнодифференцирующими идентичностями, ведущими к сепарации. При этом религиозную идентичность русских в Кыргызстане можно лишь условно отнести к эксклюзивной идентичности (с точки зрения разобщения), поскольку она является предиктором не только стратегии сепарации, но и стратегии интеграции. Тогда как, европейская и гражданская эстонская идентичности русских в Эстонии выступают инклюзивными идентичностями (с точки зрения объединения с эстонцами). Как мы видим, проведенное исследование, обладая несомненной новизной, ставит важные проблемы понимания инклюзивности контекста и его измерения, способствуя дальнейшему развитию контекстно-ориентированных исследований в кросс-культурном преломлении на постсоветском пространстве. Четвертое направление научно-исследовательской работы касалось анализа взаимосвязи воспринимаемой безопасности, культурной дистанции с межкультурными установками и психологическим благополучием в Кыргызстане и Эстонии. В целом можно сказать, что у представителей русского этнического меньшинства и этнического большинства в Кыргызстане и Эстонии воспринимаемая безопасность способствует психологическому благополучию, а воспринимаемая культурная дистанция – нет. Что касается взаимосвязи воспринимаемой безопасности и воспринимаемой культурной дистанции с межкультурными установками, то здесь выявлены межгрупповые различия. В Кыргызстане важным предиктором аккультурационных установок у русских является воспринимаемая безопасность (она положительно взаимосвязана с установками на интеграцию и отрицательно с установками на сепарацию), а у кыргызов – воспринимаемая культурная дистанция (она отрицательно взаимосвязана с ожиданием интеграции русских и положительно с ожиданием их ассимиляции). В Эстонии и у эстонцев, и у русских воспринимаемая безопасность обуславливает интеграционные и ассимиляционные установки, при этом у русских она не способствует установкам на сепарацию. У представителей обеих групп воспринимаемая культурная дистанция отрицательно взаимосвязана с установками на сепарацию. При этом, у эстонцев культурная дистанция положительно взаимосвязана с ожиданиями интеграции и ассимиляции русских, а у русских культурная дистанция отрицательно взаимосвязана с их установками на интеграцию. Интеграционные установки способствуют психологическому благополучию русских и кыргызов в Кыргызстане и русских Эстонии. Установки на ассимиляцию не способствуют самоуважению у русских Кыргызстана и Эстонии и у эстонцев. Установки на сепарацию способствуют самоуважению русских в Кыргызстане, а в Эстонии у русских стратегия ассимиляции приводит к удовлетворенности жизнью, а у эстонцев – нет. Пятое направление научно-исследовательской работы касалось анализа факторов диаспорной активности русских в Эстонии. Проведенный анализ факторов диаспорной активности русских в Эстонии показал, что для представителей русского этнического меньшинства в Эстонии характерен средний уровень диаспорной активности в целом. Наибольшая активность фиксируется по направлениям, связанным с сохранением русского языка и культуры, наименьшая – по направлениям, связанным с жизнью православной общины и участием в публичных акциях диаспоры. Ключевыми социально-психологическими факторами, определяющими степень вовлеченности в жизнь русской диаспоры, являются этнокультурная самобытность и воспринимаемая инклюзивность контекста: этнокультурная самобытность положительно связана со всеми формами диаспорной активности, а воспринимаемая инклюзивность контекста – отрицательно. Среди социо-демографических факторов важную роль играют пол, образование и уровень владения эстонским языком. Шестое направление научно-исследовательской работы касалось анализа связи между аккультурационными установками, социальным капиталом и субъективным благополучием у представителей различных поколений в Эстонии, Кыргызстана и Армении. В результате оценки медиативной роли индивидуального социального капитала по отношению к связи аккультурационных установок и субъективного благополучия, было обнаружено, что на выборках взрослых представителей этнического большинства в рассматриваемых республиках, гипотеза интеграции не подтверждается. Исключение составляют молодые киргизы, у которых интеграция имеет непрямой позитивный эффект на благополучие, но через связывающий социальный капитал. У русского меньшинства в рассматриваемых республиках гипотеза интеграции работает значительно лучше. Интеграция имеет прямые эффекты на субъективное благополучие у взрослых русских Кыргызстана и Армении, а среди молодежи - у русских Кыргызстана и Эстонии. На выборке взрослых русских Эстонии интеграция имеет непрямой эффект (через соединяющий социальный капитал) на субъективное благополучие. При этом, у взрослых русских Эстонии на субъективное благополучие напрямую работает ассимиляция. Таким образом, мы видим, что гипотеза интеграции работает на русском меньшинстве в постсоветских республиках. При этом индивидуальный социальный капитал редко является медиатором интеграции и субъективного благополучия (только у молодых киргизов и взрослых русских Эстонии). Таким образом, наше предположение о механизме, лежащем в основе гипотезы интеграции, подтвердилось частично. Индивидуальный социальный капитал может быть одним из механизмов, лежащих в основе гипотезы интеграции, но не единственным. Как показывают построенные модели, в большей мере он демонстрирует самостоятельный эффект на субъективное благополучие, хотя он также связан и с аккультурационными установками. Седьмое направление научно-исследовательской работы касалось сравнительного анализа межгрупповых идеологий в постсоветских странах. Разработанные в прошлом году для данного проекта РНФ индикаторы межгрупповых идеологий (Приветствие различий, Проявление нативизма, Возможности для социальной интеракции, Пути обеспечение единства общества) использовались для сравнительного анализа межкультурные идеологий в 15 постсоветских странах. Было показано, что во многих постсоветских странах достаточно негативное отношение к культурному многообразию и отсутствует полноценная возможность сохранять и развивать различные культуры. Хотя на этом общем фоне есть и относительно позитивные кейсы, например, сохранение и развитие культурного многообразия является, как минимум, целью межкультурной идеологии Молдовы, Азербайджана, Казахстана и Кыргызстана. Кроме того, среди многих постсоветских стран наблюдается сильная асимметрия в статусе этнокультурных групп, особенно в Латвии (напр., проблема т.н. «неграждан»). Выявленные конфликтные взаимодействия между этнокультурными группами в постсоветских странах создают напряженные межкультурные отношения, для улучшения которых не проводится необходимой национальной политики и не создаются благоприятные возможности для позитивного межгруппового контакта и диалога. В соответствии с основными аспектами индикаторов межгрупповых идеологий, разработанных в данном проекте РНФ, была создана новая версия методики оценки поддержки мультикультурной идеологии (rMCI). Целью разработки новой версии был охват ключевых аспектов поддержки мультикультурной идеологии, относящихся к интеграции различных этнокультурных групп в любых поликультурных обществах.

Аннотация результатов, полученных в 2022 году
В 2022 году работа над проектом включала в себя добор данных и исследовательскую работу по 9 тематическим направлениям. Межстрановой анализ взаимосвязи воспринимаемой безопасности, культурной дистанции и аккультурационных установок с психологическим благополучием позволил выявить универсальный паттерн для представителей русского этнического меньшинства и этнического большинства Казахстана, Армении и Молдовы: воспринимаемая безопасность предсказывает установки на интеграцию и удовлетворенность жизнью. У русских воспринимаемая безопасность не способствует установкам на сепарацию; у доминирующих групп воспринимаемая безопасность способствует самоуважению. Воспринимаемая культурная дистанция более значима для доминирующих групп: у казахов она не способствует ожиданию сепарации русских, у армян –интеграции русских, а у молдаван, напротив, способствует ассимиляции русских. У русских только в культурно- далеком контексте Казахстана воспринимаемая дистанция не способствовала установкам на сепарацию и удовлетворенности жизнью. В Казахстане и Молдове установки на сепарацию не способствовали благополучию этнических групп вне зависимости от этнического статуса. В Армении у русских данные установки, напротив, способствовали благополучию. В Казахстане установки на ассимиляцию способствовали удовлетворенности жизнью и не способствовали самоуважению вне зависимости от статуса группы. В Армении, также вне зависимости от статуса группы, установки на интеграцию способствовали самоуважению. В Молдове установки на интеграцию способствовали удовлетворенности жизнью у молдаван, и не способствовали – у русских, у них удовлетворенность жизнью предсказывалась установками на ассимиляцию. В целом, можно сказать, что при воспринимаемой угрозе установки на ассимиляцию и сепарацию не способствуют благополучию как русских, так и представителей доминирующих групп, а при высокой воспринимаемой культурной дистанции установки на ассимиляцию и интеграцию не способствуют благополучию. Межстрановой анализ взаимосвязи двух видов мультикультурализма с аккультурационными установками и психологическим благополучием позволил выявить универсальные и контекстно-специфические паттерны связей. Универсальной для русского этнического меньшинства и этнического большинства трех стран оказалась позитивная связь между «реальным» мультикультурализмом и удовлетворенностью жизнью. Среди контекстно-специфических связей у эстонцев выявлена позитивная связь между «идеальным» мультикультурализмом и предпочтением интеграции русских и позитивная связь между «реальным» мультикультурализмом и предпочтением ассимиляции русских. Данные связи дают ясное представление о современном социокультурном контексте Эстонии, где у этнического большинства на уровне установок и ожиданий мультикультурализм связан с предпочтением интеграции, а на уровне реального положения дел – с ассимиляцией. Исследование, обладая несомненной новизной, ставит акценты на важности изучения «реального» социокультурного контекста, способствуя дальнейшему развитию контекстно-ориентированных исследований в кросс-культурном преломлении на постсоветском пространстве. Сравнительный анализ комплексных личностно-контекстуальных факторов адаптации русского этнического меньшинства в Эстонии и Кыргызстане позволил выделить три предиктора – этнокультурная самобытность, воспринимаемая инклюзивность контекста и близость к стране проживания. Этнокультурная самобытность у русских Эстонии и Кыргызстана складывается, прежде всего, из этнической, советской и религиозной идентичностей. Близость к стране проживания – из гражданской и локальной идентичностей (у русских Эстонии входит и европейская идентичность). Воспринимаемая инклюзивность контекста в обеих странах связана с воспринимаемой проницаемостью межгрупповых границ, экономической безопасностью и отсутствием дискриминации. У русских Эстонии воспринимаемая инклюзивность подкрепляется культурной безопасностью и дескриптивными межкультурными установками, у русских Кыргызстана – физической безопасностью. В обеих странах все комплексные предикторы адаптации показывают положительные взаимосвязи с удовлетворенностью жизнью, а этнокультурная самобытность – с самоуважением. В обеих странах выявлены положительные взаимосвязи воспринимаемой инклюзивности контекста и близости к принимающей стране с интеграцией, и отрицательные – с сепарацией. У русских Кыргызстана выявлены положительные взаимосвязи между близостью к стране проживания и установкой на ассимиляцию и положительные взаимосвязи между этнокультурной самобытностью и установкой на интеграцию. Анализ факторов диаспорной активности русских в Эстонии и Кыргызстане показал, что в обоих социокультурных контекстах этнокультурная самобытность положительно связана со всеми видами диаспорной активности. Культурно-специфическими для Кыргызстана являются положительные взаимосвязи всех видов диаспорной активности с близостью к стране проживания, а для Эстонии – отрицательные взаимосвязи всех видов диаспорной активности с воспринимаемой инклюзивностью контекста. Анализ взаимосвязи мультикультурной идеологии, социальных идентичностей и проницаемости социальных границ для русских позволил обнаружить межгрупповые и межстрановые различия. В Казахстане проницаемость границ для русских возможна при условии выраженной тюркской идентичности и идентичности с местом у казахов, а также - поддержании мультикультурной идеологии. Для этнического меньшинства большой вклад в воспринимаемую проницаемость границ вносят этническая, гражданская, религиозная, европейская идентичность и идентичность с местом, а советская идентичность препятствует проницаемости границ для русских. У молдаван этническая идентичность позитивно связана с проницаемостью социальных границ для русских. У русских Молдовы выраженная гражданская и европейская идентичность позитивно связаны с проницаемостью социальных границ. В зависимости от контекста разные виды идентичностей вносят разный вклад в проницаемость социальных границ для русских. Кросс-культурный анализ взаимосвязи самоэффективности, воспринимаемой угрозы и аккультурационных стратегий в Эстонии и Казахстане показал, что самоэффективность является модератором взаимосвязи культурной угрозы и предпочтения сепарации, а также - взаимосвязи экономической и физической угрозы со стратегией ассимиляции у русских в обеих странах. В Эстонии самоэффективность также проявилась во взаимосвязи культурной и экономической угрозы с интеграцией, а также всех трех видов воспринимаемой угрозы и сепарации. Обобщающий анализ взаимосвязи аккультурационных установок и двух видов социального капитала с субъективным благополучием показал, что у представителей этнического большинства психологической адаптации способствует преимущественно связывающий социальный капитал (т.е. социальный ресурс собственной этнической группы). У русских психологической адаптации способствует преимущественно соединяющий социальный капитал. Кросс-культурное сопоставление типологических моделей межкультурных отношений для большинства-меньшинства трех стран: Эстонии, Казахстана и Кыргызстана показало, что Эстония повторяет модель «этнонационального государства», свойственную всем странам Балтии. Казахстан ближе к «прагматической» модели, ранее отмеченной в Азербайджане. Кыргызстан находится между «прагматической» и «бесконфликтной моделями. Сравнительный анализ межгрупповых идеологий позволил классифицировать межгрупповые идеологии 15 постсоветских стран лингвистически, культурно, экономически, исторически, этнически и политически, а также по проницаемому или непроницаемому характеру социальных границ. Распад Советского Союза оставил России богатое наследие нерешенных проблем в сфере межкультурных отношений, для улучшения которых в должной мере не проводится необходимой национальной политики и не создаются благоприятные возможности для позитивного межгруппового контакта и диалога.