Аннотация результатов, полученных в 2022 году
Основная цель проекта состоит в выявлении значения концепции «(стратегический) суверенитет» и геополитической риторики в ЕС, а также их последствий для России. Теоретическую основу составляет критическая геополитика. Методологически проект базируется на дискурс-анализе. Эмпирическую базу формируют выступления руководства Союза и стран-членов, а также документы Евросоюза, имеющие как юридически обязательную силу, так и характер политической рекомендации. Вначале коллектив остановился на идеологических и парадигмальных корнях концепции стратегический суверенитет. В дискурсе Евросоюза были выделены три вида (атрибута) суверенитета С. Краснера. Внутренний суверенитет в дискурсе ЕС предполагает углубление интеграции в различных сферах и упрочению институтов Евросоюза, а также противодействие центробежным силам. Суверенитет взаимозависимости (второй атрибут) связан с продвижением Евросоюзом вовне совокупности (нео)либеральных ценностей. Практической формой этого атрибута суверенитета стало продвижение ЕС своих правил и стандартов в мире. Наконец, третий атрибут, вестфальский суверенитет, понимается Брюсселем как геополитизация, как акцент на границах и независимости. Триггерами для этого атрибута суверенитета в дискурсе Евросоюза стали пандемия 2020 г., осознание зависимости от поставок извне, обострение конкуренции в микроэлектронике, а также специальная военная операция России. Первоначально в дискурсе ЕС эти атрибуты были выделены в статье Т.А. Романовой "Дискурс о суверенитете Европейского союза: содержание и последствия" // Современная Европа. 2021. № 5. Сс. 32-44, doi 10.15211/soveurope520213244. Исследовательский коллектив развил эти идеи и продемонстрировал в дальнейших работах, что сочетание трех атрибутов суверенитета предполагают различную степень открытости Евросоюза миру, нивелирования (или усиления) границ, различные варианты иерархии и гегемонии, а также вариативность в степени интеграции как перераспределения компетенций между национальными и наднациональными органами власти. «Удельный вес» этих трех атрибутов в дискурсе ЕС варьируется в зависимости от внутренних и внешних вызовов, в которыми сталкивается Брюссель. Это позволяет очерчивать различные направления действий, в результате чего достигается и стрессоустойчивость Евросоюза. Новации и преемственность категорий «стратегический суверенитет» («стратегическая автономия») и геополитической риторики в официальном дискурсе Евросоюза были изучены через связь нормативного и материального. В 1990-е гг. ЕС продвигал тезис о каузальной взаимозависимости демократизации и рыночной экономики. В начале нынешнего века та же мысль проводилась в дискурсе о взаимообусловленности политической и экономической модернизации. В середине 2010-х гг. Евросоюз связал материальное и нормативное через нормативную трактовку стрессоустойчивости. Логическим развитием этого тренда стала апроприация представителями Евросоюза и категории «суверенитет», которую ЕС соединил и с либеральными ценностями, и с безопасностью. На каждом из вышеупомянутых этапов менялось и место России в дискурсе Евросоюза. (Детально эти выводы изложены в статье Романовой Т.А., Коцура Г.В. От политической либерализации к геополитическому повороту (Эволюции дискурса Евросоюза и связь нормативного и материального) // Мировая экономика и международные отношения. 2022. №8. Сс. 25-34, doi 10.20542/0131-2227-2022-66-8-25-33.) Комплексное изучение дискурсивных предпосылок появления категории «стратегический суверенитет» и геополитической риторики в официальном дискурсе ЕС продемонстрировало, что универсализм Евросоюза всегда строился на определенной политической географии. Нынешний геополитический поворот в этом контексте представляет собой лишь новый этап этой традиции. Символическая карта мира в официальном дискурсе ЕС тесно связана со следующими пространственно-временными элементами: метафора дороги; Евросоюз как образец, а также страны и регионы мира, двигающиеся вперед и назад относительно установленного канона западной либеральной демократии. Геополитический поворот целиком лежит в русле данных конструкций, модернизируя, но не изменяя радикально функционирующую дискурсивную структуру. (Подробнее данные выводы изложены в рукописи Коцура Г.В. «Геополитический поворот Европейского союза: концептуальная революция или продолжение традиции?», подана в «Вестник Пермского университета. Политология».) Сосуществование суверенитета взаимозависимости (либерального, ценностного) и суверенитета вестфальского (реалистического, геополитического) было продемонстрировано детально на примере дискурса Евросоюза о зеленой энергетике и международном сотрудничестве в ней (в т.ч. с Россией) в 2019-2021 гг. Для дискурса суверенитета взаимозависимости был характерен акцент на глобальном сотрудничестве, адаптированной многосторонности и порядке, основанном на правилах. С пространственной точки зрения, этот дискурс предполагал открытость, лидерство ЕС и следование за ним всего мира. Ключевыми аспектами дискурса вестфальского суверенитета были как раз категории «стратегический суверенитет» («стратегическая автономия») и «геополитика», а также идеи активного вмешательства органов ЕС в механизмы рынка, использования регулирования ЕС как рычага давления, силы (power) и относительных преимуществ акторов. С пространственной точки зрения, дискурс вестфальского суверенитета полагался на границы и систему закрытых партнерств. При этом оба дискурса имели одинаковые последствия для России в том, как Евросоюз выстраивал иерархию. (Подробнее результаты данного направления изложены в статье Romanova, T. A choice between neoliberal engagement and strategic autonomy? The impossibility of EU’s green cooperation with Russia between 2019 and 2021 // Energy Policy. 172 (2023) 113329, doi 10.1016/j.enpol.2022.113329). Кроме того, с опорой на атрибуты суверенитета С. Краснера были проанализированы еще три области деятельности ЕС, важные для дискурса ЕС о суверенитете. В промышленной политике было выявлено доминирование вестфальского суверенитета. В торговой политике преобладает суверенитет взаимозависимости. В этой связи Евросоюз даже попытался уточнить термин, заговорив об «открытой стратегической автономии». Наконец, Общая политика безопасности и обороны характеризуется доминированием внутреннего суверенитета, т.е. фокусом на компетенциях, на улучшении координации между государствами-членами. Исследование данных областей позволило выделить влияние дискурса о стратегическом суверенитете (стратегической автономии) на институциональный баланс Евросоюза. Было доказано, что институты ЕС инструментализируют концепцию «стратегический суверенитет» и через своё участие в координационном дискурсе по осмыслению данной концепции стремятся увеличить свое влияние в структуре ЕС, в том числе в сферах, где институты ЕС ранее не обладали широкими полномочиями. (Подробно эти выводы изложены в статье Романовой Т.А., Мазаника С.В. Влияние координационного дискурса о «стратегическом суверенитете» Евросоюза на его институциональный баланс // Вестник МГИМО-Университета. 2022. 15(5):79-112, doi 10.24833/2071-8160-2022-5-86-79-112.) Авторский коллектив также создал задел для работы в 2023 г. 1. Было проведено исследование деконтестации концептов «стратегический суверенитет» и «стратегическая автономия». 2. Были выявлены конкурирующие нарративы в дискурсе ЕС о цифровом суверенитете. 3. Было проведено исследование деконтестации концептов «суверенитет» и «стратегический суверенитет» в официальных дискурсах России и Европейского союза. 4. Была проанализирована связанность (коннективность, connectivity) как одна из ключевых пространственных категорий в ЕС в контексте концепции «стратегический суверенитет» и диалога ЕС со странами Центральной Азии. По результатам первого года опубликовано 3 статьи (все в журналах Scopus и Web of Science). Еще 2 рукописи проходят рецензирование. Результаты исследований были представлены на 4 конференциях (сделано 7 докладов).

Аннотация результатов, полученных в 2023 году
Основная цель проекта состояла в выявлении значения концепции «(стратегический) суверенитет» и геополитической риторики в ЕС, а также их последствий для России. Теоретически проект основан на критической геополитике, концепциях стрессоустойчивости, концептах «нормативная сила», «регулятивная сила», а также типах суверенитета С.Краснера. Методологически проект строится на дискурс-анализе и качественном контент-анализе. В 2023 г. реализация проекта велась по 4 направлениям. Первое – завершение исследований некоторых аспектов концепции «стратегический суверенитет» ЕС. Прежде всего, были выявлены сходства и различия концептов «стратегический суверенитет» и «стратегическая автономия». Эти понятия оказались близки по значению, но не полностью синонимичными. Для обоих основой выступает экономическая сфера и неолиберальные ценности, а сами концепты трактуются как способность к независимому действию. Ключевое различие состоит в том, что «автономия» в дискурсе ЕС противопоставлена лишь «угрозам» и «протекционизму», а «суверенитет» – «вызовам», «рискам», «национализму» и «зависимостям». Для ЕС стратегический суверенитет больше связан с конфликтностью, но имеет и бо́льшую определенность. Кроме того, был изучен дискурс ЕС о цифровом суверенитете. Анализ показал изменения в константах: от ценностной экспансии к защите норм в ЕС от внешних опасностей; от движения по вектору «внутренняя политика → внешнее влияние» к вектору «угроза извне → внутренняя консолидация»; от лидерства через правила к стремлению его дополнить собственным производством. Предпочтительными оказались геополитика, ограничение взаимозависимости, протекционизм, активная промышленная политика. Все это свидетельствует об отказе ЕС от универсального и глобального продвижения норм в пользу границ и вестфальского суверенитета. Кроме того, изучая концепцию «стратегический суверенитет» и геополитизацию ЕС, коллектив заинтересовался тем, что в ЕС постоянно увеличивается количество «секторальных» суверенитетов. Они были концептуализированы как способ ЕС выразить коллективную эмоцию и адаптироваться к тревоге. Был сделан вывод, что Евросоюз отходит от ви́дения мира, характерного для него ранее, самоидентифицируясь с тем, что до этого воспринималось как угроза наднациональному развитию, – с суверенитетом. Второй блок исследований был связан с выявлением связи концепции «(стратегический) суверенитет» и геополитической риторики с отношениями Евросоюза с Россией. В рамках этого направления коллектив сравнил дискурсы России и ЕС о (стратегическом) суверенитете, а также их геополитическую риторику. Были продемонстрированы некоторые сходства: использование термина «геополитика» для описания современных фундаментальных изменений в международном порядке, а также связь суверенитета с обеспечением безопасности, стремление к независимости и автономии при отрицании протекционизма. В то же время были выявлены многочисленные расхождения в ви́дении России и Евросоюза. В российском ценностном поле суверенитет предстает в качестве важнейшего социального объекта, нуждающегося в защите от угроз, тогда как для ЕС стратегический суверенитет – это ресурс, которым Брюссель пользуется для защиты неолиберальных ценностей. В российском дискурсе тема национального описывается позитивно, а среди антагонистических концептов находятся Запад и ЕС как его часть. В дискурсе ЕС отсутствует тема государства, стратегический суверенитет конструируется как важная характеристика всего интеграционного объединения и как ответ на современные вызовы (в т.ч. от России). В версии России суверенитет больше связан с конфликтностью, нежели в варианте ЕС, а также более определен по содержанию. Для ЕС суверенитет проявляется прежде всего в экономике, в России же господствует политическое его понимание, хотя важность экономического суверенитета (как независимости от Запада) с 2022 г. резко возрастает. Таким образом, интенсификация геополитической риторики и дискурса Евросоюза о стратегическому суверенитете в значительной мере стало реакцией на вызовы международному порядку последних лет, от пандемии до усиления конфронтации России и Запада в 2022 г. В этом контексте произошло ужесточение структурирования мира на тех, кто разделяет неолиберальной видение Евросоюза, и тех, кто бросает ему вызов. Россия, согласно видению ЕС, попала во вторую категорию. В отношении акторов второй категории Евросоюз последовательно выстраивает практику вестфальского суверенитета. Было также продемонстрировано, что ЕС и Россия по-разному структурирует мир с использованием концептов «суверенитет» и «геополитика». Во-первых, это проявляется в осмыслении сотрудничества с другими полюсами мировой политики. Евросоюз делит мир на единомышленников и остальных. Сотрудничество с США ЕС не видит как проблему для своего суверенитета. Россия же выстраивает сотрудничество на основе «дружественности», этот эвфемизм обозначает акторов, не разделяющих ограничительные меры Запада. При этом независимость от США становится ключевой характеристикой для России. Во-вторых, ЕС и Россия по-разному видят развивающиеся страны в будущем мироустройстве. Для ЕС базовую роль играет их приверженность неолиберальным ценностям. Для Москвы же отправная точка – это статус акторов, гарантируемый суверенитетом, он основа многополярности. По сути, спор идет о том, является ли современная «геополитика» сигналом коренных изменений в мире на основе безусловного первенства суверенитета (как считает Москва) или лишь вызовом либеральному международному порядку, который ЕС (и шире Запад) может преодолеть, лучше кооптировав развивающиеся страны. Наконец, коллектив выявил, что Брюссель видит будущее в таком ключе, что все положительные для него тренды продолжатся, а негативные будут купированы. Это ограничивает возможности восстановления конструктивных отношений между современной Москвой и Брюсселем. Третий блок исследований связан с выявлением потенциала и последствий использования концепции «суверенитет» на пространстве СНГ. Во-первых, были выявлены особенности трансформации суверенитета в интеграционных объединениях на примере ЕС и ЕАЭС. Было акцентировано, что, хотя в модели ЕАЭС преобладает межгосударственный подход, суверенитет государств-участников претерпевает изменения. ЕАЭС можно считать попыткой примирить постсоветские суверенитеты с необходимостью коллективного управления взаимозависимостями стран-участниц. Во-вторых, коллектив выявил, что в контексте геополитического поворота Евросоюз переосмысляет пространство Центральной Азии через концепцию коннективности (связанности). В ее рамках Брюссель создаёт сеть эксклюзивных партнёрств с акторами, мыслящими схожим с ЕС образом. В результате коннективность секьюритизируется, а также используется Брюсселем для поддержания своей нормативной гегемонии в Центральной Азии и проведения разделительных линий между сторонниками либерального порядка и акторами, которые, с точки зрения Брюсселя, стремятся этот порядок разрушить. Эти тенденции свидетельствуют о том, что Центральная Азия может стать одним из ключевых пространств нормативного противостояния ЕС и конструируемых им противников либерального порядка. Наконец, в-третьих, был проведен анализ того, как постсоветское пространство предстает в дискурсах суверенитета России и ЕС. Коллектив выявил, что интенсификация обращения к понятию «суверенитет» в политическом дискурсе России и ЕС последних лет связана с тем, что в обоих случаях системы власти сталкиваются с серьезными внешними угрозами. И ЕС, и Россия при этом стремятся встроить государства постсоветской Евразии в свои проекции власти и суверенитета. Эти проекции не ограничиваются вестфальским или международно-правовым суверенитетом, а затрагивают также и внутренний суверенитет. Результаты исследований 2022 г. опубликованы в 6 статьях. Подготовлены еще 4 статьи. Коллектив представил результаты исследований на 6 конференциях. Также были подготовлены практические рекомендации в форме аналитической записке РСМД.